Крис фыркнул с отвращением:
— Войну развязали не для блага страны. Она была нужна для удовлетворения отдельных меркантильных интересов, а масла в огонь подливала заносчивость политиков.
— В таком случае, ты сражался ради славы и медалей?
— Едва ли.
— Тогда ради чего?
Кристофер молча перебирал в уме возможные ответы. Осознав правду, он обдумал её с усталым смирением, прежде чем ответить деду.
— Всё, что я делал, я делал ради моих людей. Ради тех мужчин без офицерского звания, которые пошли в армию, чтобы не умереть от голода или жизни в работном доме. И ради младших офицеров, которые долго служили в армии и обладали опытом, но у которых не было средств, чтобы купить офицерское звание. Я был главным только потому, что у меня были деньги, чтобы оплатить патент, а не из-за каких-то заслуг. Бессмыслица какая-то. И предполагалось, что люди из моей роты, бедные парни, последуют за мной, независимо от того, окажусь я некомпетентным командиром, идиотом или трусом. У них не было выбора, кроме как зависеть от меня. И поэтому у меня тоже его не было: я должен был попытаться стать командиром, в котором они нуждались. Я старался сохранить им жизни.
Крис нерешительно замолчал, но потом продолжил:
— У меня слишком часто это не получалось. И теперь я бы хотел, чтобы кто-нибудь рассказал мне, как жить со смертями этих солдат на моей совести.
Бесцельно уставившись на дальний конец ковра, он услышал свои слова:
— Мне не нужен Ривертон. Мне уже вручили достаточно полномочий, которых я не заслуживаю.
Аннандейл посмотрел на внука так, как никогда раньше не смотрел, изучающее и почти по-доброму.
— Вот почему ты его получишь. Я не убавлю ни шиллинга, ни дюйма земли из доли, которую я завещал бы Джону. Я охотно сделаю ставки на то, что ты позаботишься о своих арендаторах и работниках, руководствуясь тем же чувством ответственности, которое ты ощутил по отношению к своим солдатам, — он сделал паузу. — Возможно, эта ситуация пойдёт на пользу и тебе, и Ривертону. Это должна была быть ноша Джона. Теперь она твоя.
В то время как к Лондону подбирался медлительный, горячий август, усиливающееся зловоние мало-помалу выгоняло лондонских жителей в деревню, где воздух был намного чище. Кристофер был готов вернуться в Гэмпшир при первой же возможности. Становилось очевидным, что Лондон не принёс ему успокоения.
Почти каждый день был переполнен образами, которые появлялись из ниоткуда и осаждали его, приступами паники, неспособностью собраться и взять себя в руки. Во сне его мучили кошмары, заставляя всего покрываться испариной, а при пробуждении нападали приступы меланхолии. Кристофер слышал звуки ружей и артиллерийских снарядов, хотя на самом деле их не было, чувствовал, как его сердце принималось громко и глухо стучать, а руки — дрожать безо всякой на то причины. Он не мог избавиться от состояния тревоги, независимо от окружающей обстановки. Фелан навестил старых друзей из своего полка, но, когда он осторожно интересовался, не страдают ли они от такого же загадочного недуга, ответом ему было только непреклонное молчание. Это была тема, которую не обсуждали. То, с чем справляются в одиночку, никому о том не рассказывая, и любым способом, который мог помочь.
