— Что правильно? — вздохнула женщина. — Что задержали?
— Нет, — сразу подобрался Грошев: женщина умела держаться и бороться. — Верно ли, что вы продавали свитер?
— Это еще нужно доказать…
— Вот я и спрашиваю — так это или не так? Продавали, хотели подарить?
Ее глаза, словно бы не отрываясь от грошевского лица, в то же время обшарили комнату. Женщина вздохнула.
— А хоть бы и продавала — разве запрещено? И хоть бы дарила, так что? Против закона? Цену я не набавляла… Значит, это не спекуляция. Свою вещь могу и продать и подарить…
— Ладно. Хотел побыстрее, но не удается. Начнем по порядку. Кто вы, откуда, зачем приехали в Москву, где купили свитер?
— Об этом записано в протоколе, и добавлять мне нечего…
Для вида пришлось перелистать уже читанный протокол.
Задержанной двадцать восемь лет, нигде не работает, зовут Евдокией Лазаревной Тютчиной. Причина задержания — торговля в неположенных местах. Все законно. Приложена справка: Тютчина уже задерживалась московской милицией за торговлю кофточками в том же самом ГУМе. Наложен штраф.
— Все ясно. Как добирались от Н. до Москвы?
— Обыкновенно… Машиной.
— Какой? С кем?
— А кто ж его знает… Вышла на дорогу, проголосовала и поехала.
— Шофер, конечно, незнакомый. Но описать вы его можете?
Она помолчала, словно колеблясь, не зная, что сказать.
Ее глаза смотрели теперь остро. Когда она убедилась, что Грошев заметил ее колебания, кивнула:
— Могу, конечно… Такой, не то что пожилой, но уже в годах. Солидный. В курточке, рубашка под ней без галстука. Брюки вроде полосатые. Лицо круглое, нос обыкновенный. Ничего примечательного.
— Так… Ничего примечательного. Как выглядели другие пассажиры?
— А их не было, — улыбнулась женщина. — Меня взял, а других не брал.
— По дороге, значит, вы разговаривали. Куда и зачем он ехал?
— Ехал в Москву, говорит, по цветочным делам… Цветы все расхваливал… Кем и где работает, не говорил. Но вообще-то он не слишком разговорчивый.
Последних слов женщины Грошев словно не слышал. Сразу вырисовался образ Камынина, и он спросил резко:
— Вы раньше встречались с этим шофером?
Она опять поколебалась и ответила, пожалуй, слишком твердо:
— Ни боже мой!
Можно было сразу повести психологическое наступление, но Тютчина была слишком серьезным звеном в сложном деле, чтобы рисковать. Поэтому Грошев решил быть тем, за кого его принимает женщина, — немного глуповатым, может быть, сентиментальным молодым человеком. Не следовало вызывать у нее излишней тревоги. Наоборот, нужно было утвердить ее в убеждении, что ничего страшного ей не грозит, ее принимают как раз за ту, за которую она себя выдает.
