Шагнув в лодку, запоздавший путник бросил быстрый взгляд на корму, убедился, что здесь сесть ему негде, и перебрался на нос, чтобы попросить себе места там. На носу приютился бедный люд. Увидев человека с непокрытой головой, в скромном платье из коричневого камлота и простых брыжжах из накрахмаленного полотна, без шляпы в руке, без кошелька и меча у пояса, все подумали, что это какой-нибудь бургомистр, пользующийся большим весом среди своих сограждан, спокойный и приветливый, похожий на тех старых фламандцев, чьи открытые лица запечатлели для нас художники этой страны. Простые люди встретили незнакомца с почтительностью, вызвавшей насмешливый шепот пассажиров на корме. Старый солдат, истомленный долголетним трудом, встал и пересел поближе к борту, стараясь сохранить равновесие, для чего уперся ногами в перекладины, имевшие форму рыбьих костей и служившие для скрепления досок лодки. Молодая женщина с ребенком, видимо, принадлежавшая к ремесленному сословию Остенде, потеснилась, чтобы дать больше места вновь прибывшему. В этом движении не было ни угодливости, ни презрения. Оно свидетельствовало о том, что бедняки, столь бесхитростные в выражении и добрых и дурных чувств и чьи сердца столь правдивы и искренни, умеют ценить услугу и братскую заботу. Незнакомец поблагодарил жестом, полным достоинства. Затем он расположился между молодой матерью и старым солдатом. Позади него сидел крестьянин с десятилетним сыном. Беззаботная горемыка — старая, сморщенная нищенка в лохмотьях и с почти пустой котомкой съежилась на груде канатов у самого носа лодки. Ее пустил туда «ради бога» — по прекрасному народному выражению — один из гребцов, знававший ее некогда красивой и богатой.
— Большое спасибо тебе, Томас, — сказала старуха, — нынче вечером прочитаю за тебя дважды «Отче наш» и дважды молитву богородице.
Хозяин лодки еще раз протрубил в рожок, окинул взглядом пустынный берег, швырнул цепь себе под ноги и, пробежав вдоль борта, взялся за руль, затем, когда суденышко уже вышло в открытое море, посмотрел на небо и крикнул гребцам:
— Гребите, гребите сильнее, надо торопиться! Море — дьявольское семя — грозит непогодой! Я чую, оно так и вздымается в глубине, и раны мои заныли перед бурей.
При этих словах, произнесенных на языке моряков и понятных только ушам, привычным к шуму волн, ритмичные взмахи весел участились; если сначала можно было сравнить согласные движения гребцов с рысью лошади, то теперь они напоминали ее галоп. Сидевшие на корме забавлялись, разглядывая жилистые руки, смуглые лица, горящие глаза, напряженные мускулы людей, соединивших свои усилия, чтобы за ничтожную плату перевезти их через пролив. Чуждые сострадания, высокородные пассажиры смеялись, показывая друг другу измученные, искаженные страшной натугой лица матросов. А солдат, крестьянин и старуха смотрели на гребцов с естественным сочувствием тружеников, знакомых с лихорадочным напряжением изнурительной, тяжелой работы. Привыкшие к жизни под открытым небом, они вскоре поняли по виду облаков, что им грозит опасность, и насторожились. Молодая мать укачивала ребенка, напевая мелодию старинного церковного гимна.
