Меня удивило, каким тоном это было сказано. В ее вопросе прозвучала и непосредственность ребенка, и бесшабашность женщины, говорящей со своим любовником.
— Ох уж эти мне американские железяки… все эти чертовы «студебеккеры»…
— Замучился, дядя Ролан? — Теперь голос стал совсем детским.
— Да нет. Просто в моторе у них…
Он не докончил фразы, как будто вдруг понял, что нам неинтересно слушать о всяких там технических подробностях.
— Ладно… Ты-то как? — спросил он Ивонну. — Ничего?
— Да, дядя.
Она задумалась о чем-то. О чем?
— И отлично. Ничего так ничего. А не пройти ли нам к столу?
Он встал и положил мне руку на плечо.
— Эй, Ивонна, ты что, не слышишь?
Стол стоял под окном у стеклянной двери, ведущей в гараж. И был накрыт скатертью в клетку — белую и цвета морской волны. На нем — рюмки «дюралекс». Дядюшка усадил меня как раз куда мне хотелось — на стул напротив них. На их тарелках лежали круглые деревянные кольца для салфеток с вырезанными по кругу именами: «Ролан» и «Ивонна».
Дядюшка вразвалочку пошел на кухню, и Ивонна снова пощекотала мою ладонь. Он вернулся с блюдом «нисского салата». Ивонна разложила салат по тарелкам.
— Ну как, вкусно?
— Гра-фу пра-ав-да пришлось по вкусу? — обратился он к Ивонне.
И, по-моему, безо всякой насмешки, с чисто парижскими юмором и любезностью. Кстати, я никак не мог понять, откуда у этого «савойца» (ведь сказано же в статье об Ивонне: «Она уроженка наших мест») такое отличное произношение, какого и в столице теперь не встретишь.
Нет, они совсем друг на друга не похожи. У Ивонны такие правильные черты лица, тонкие руки, изящная шея, что рядом с ней он казался еще более грузным и неуклюжим, чем тогда, когда сидел в кресле. Мне очень хотелось бы знать, в кого она такая зеленоглазая и рыжеволосая, но я слишком уважал французские семьи и их тайны, чтобы спросить об этом. Где теперь отец и мать Ивонны? Живы ли они? Чем занимаются? Я по-прежнему потихоньку наблюдал за Ивонной и ее дядюшкой. Оказывается, у них есть что-то общее в манерах. Например, оба низковато держат нож, когда режут, и медленно несут вилку ко рту, оба одинаково щурятся, отчего вокруг глаз образуются морщинки.
— А вы кто по профессии?
— Никто, дядя, — отвечает Ивонна, прежде чем я успел открыть рот.
— Неправда, — пролепетал я. — Неправда. По профессии я писатель.
— Писатель? Вы — писатель?
Он посмотрел на меня безо всякого выражения.
— Я… я… — Ивонна уставилась на меня с дерзкой усмешечкой. — …я пишу книгу. Вот.
