Она отбросила его от себя и от прошлого с такой непримиримостью, с такой силой, каких он не ждал.
— Ты не изнасилуешь ни мое тело, ни мою душу. А если попытаешься…
— То убьешь меня? За тебя это уже сделал… реаниматолог! Предал свою профессию!
— Ты назвал моего мужа предателем? Повтори…
Парамошин яростно забуксовал, не находя слов.
— «Когда подумаю: кого вы предпочли?»
— Аж Чацкого на помощь призвал? А должен бы цитировать Скалозуба!
Маша, не разжимая кулаков, презрительно поблескивала клинками.
— Опомнись! — продолжал неистовствовать Парамошин.
— Извольте отныне обращаться ко мне, как дворянин Чацкий, от имени которого вы только что высказались, обращался к Софье, только на «вы». И по имени-отчеству!.. Кстати, я похожа на Софью не более, чем вы похожи на дворянина.
С тех пор, чтобы резче подчеркнуть непреодолимость разрыва, она стала упрямей настаивать, чтоб другие называли ее исключительно Машей.
Обо всем этом она поведала следователю, опуская подробности, которые, она чувствовала, были бы ему неприятны. Но Митя с еле уловимым оттенком ревности сам поинтересовался:
— Что еще он себе позволил?
— Если б у Парамошина сохранилась хоть микроскопическая возможность меня вернуть, он бы действовал более аргументированно и пристойно. Но уже было поздно. И вдруг… В той ситуации, для него безысходной, он стал, представьте себе, просить, нет, молить, чтобы мы продолжили прежние отношения. Как будто ничего не произошло… В беспорядочном поиске убедительных фраз он посмел выкрикнуть: «Теперь мы будем на равных: ты — замужем, я женат!»
Митя вспыхнул, словно то предложение в чем-то угрожало ему. Или его оскорбило.
— А чем вы, простите, что вмешиваюсь, ответили?
— Оплеухами…
Митина шариковая ручка удовлетворенно это зафиксировала.
— Сколько их было, пощечин?
— Две. По одной на каждую щеку.
— А он, если не секрет, как реагировал?
— «За какого-то заморыша выскочила!» А я, виню себя, зачем-то ему отвечала: Пушкин и Михаил Иванович Глинка вашим атлетизмом, Вадим Степанович, тоже не отличались.
— А он? И что еще он себе позволил?
— Да все то же самое: «За кого выскочила?» Я пыталась в самом деле выскочить… только из кабинета. Но он удержал.
— Грубо удержал? — Ревнивая тревога Митю не оставляла.
— Нет… униженно, умоляюще. Пересек мне дорогу.
— Каким образом?
— Собою. Брякнулся на колени.
— Прямо там, в кабинете?
— Он и прежде там не раз плакал. Сотрясался плечами, утирался платком.
— Парамошин?! Потомственный северянин?
