Мертвый язык | страница 81



В поселке Настя вспомнила о бренном, свернула к магазину и купила к чаю кусок сыра в крупную дырку. Готовить что-то серьезное не имело смысла, поскольку завтра, в пятницу, на даче должны были появиться Катенькины родители, и сегодня днем Катенька намеревалась очистить территорию.

Все оказались на месте – сидели по углам, бродили по лужайке и, кажется, слегка скучали.

Тарарам настороженно понюхал сыр – так, должно быть, бактриан в казахском мелкосопочнике обнюхивал свежие шпалы Турксиба, – после чего безошибочно определил: “Швейцарский”. Егор, проведя все утро с книжкой про вампиров, сочиненной автором, прославившимся своими руководствами по просветлению, вид имел ученый и немного сонный. Катенька сразу бросилась ставить чайник.

– Что там, в мире? – спросил Настю Егор, предпочитавший утренним прогулкам книгу с колышущимися на теплом ветерке строками. – Солнце взошло согласно указу?

– Светило послушно воле Сына Неба, – доложила Настя. – Зато в остальном – полный бардак. Ласточки-береговушки на карьере гоняют кошку, а бабочки, лягушки и стрекозы ведут себя так, будто по-прежнему живут в раю.

Катенька взяла с подоконника сосланную на дачу рогатку, состоящую на вооружении у заморских рейнджеров, и со значением потрясла ею в пространстве: мол, мы покажем вам небо в алмазах, мол, мы устроим вам рай в камышах. Настя смотрела на подругу с тихой улыбкой, поскольку догадывалась, что стрекозы и бабочки с раем внутри рождаются и с ним же умирают, а люди рождаются без него, и потому в руках у них рогатка.

– Что там вампиры? – спросил Егора Тарарам, считавший чтение модной художки занятием почти неприличным. – Кровососят?

– Вроде того, – сказал Егор. – У этой книги, как минимум, есть одно безусловное достоинство. Обычно авторы упускают из вида политэкономию придуманного мира, а здесь она предъявлена во всех неприглядных деталях. Понятное дело, политэкономия – скучная материя, даже если попытаться придать ей фантастический характер. Порядок стимуляций, правила, по которым следует вводить в обращение и изымать из него денежные агрегаты, их эквиваленты и прочие деривативы, – ничуть не увлекательнее правил изъятия из обращения конечных продуктов человеческой жизнедеятельности. Я имею в виду кладбища и нужники. Поэтому в мировой литературе нужникам и политэкономии уделяется так мало места. Даниила Андреева, скажем, ничуть не волнуют экономические причины, заставляющие обитателей Скривнуса изо дня в день драить сковородки и метать уголек в топку. А если задуматься – кто проверяет качество их труда, как он стимулируется? Урежут ли бедняге пайку, если он будет ленив и халатен, дадут ли увольнительную, если он проявит рвение? Точно так же невозможно понять движущие силы мира толкиновских орков, гномов и эльфов – политэкономия Среднеземья так и осталась ненаписанной. С учетом масштаба замысла это явное упущение. Зато с вампирами теперь все в порядке. Где, когда, сколько, за что и почему – все, вплоть до феноменологии этой нечисти, расписано здесь по мелочам. Взяться за такой неблагодарный труд хватит духа не у всякого.