— Я… честно говоря, я случайно ввязался в какое-то приключение, отец мой. Мне пришлось прятаться под мусорной кучей — прошу прощения за этот запах, — а чтобы вернуться сюда, пришлось переодеться в эти тряпки. С прокаженным никто не хочет связываться, поэтому…
— Что ты только что передал этому брату?
— Не знаю, отец мой.
— Не знаешь?
— У меня не было возможности посмотреть. Я только хотел помочь мальчишке, который мне это передал, хотя в результате здорово влип. Надеюсь, парень сумел удрать от зимбурийцев… Зимбурийцев!
— Армада, значит, уже здесь?
Дамион вытаращил глаза:
— Армада? Нет, это были только солдаты с галеры, что вошла в гавань. Значит, Армада идет сюда? Тогда понятно, отчего они так обнаглели.
— Я так и знал, что ты опять что-нибудь выкинешь, — пожаловался огорченный приор. — Да, флот на пути сюда, и мы уезжаем, слава Господу, так что у тебя больше не будет возможностей ввязаться в приключение.
— Брат Дамион! — позвал вернувшийся монах, который встретил Дамиона у дверей. — Аббат хотел бы переговорить с тобой в часовне как можно скорее.
— Иду немедленно, — недоумевая ответил Дамион. Почему в часовне? Он повернулся к приору: — А каанские монахи, отец мой? Они едут с нами?
— Нет, естественно! Они остаются. Все-таки это их родина.
Лицо Дамиона омрачилось:
— Отец мой, мне страшно покидать этих людей. Я полюбил этот монастырь — будто здесь мой дом. И мы ничего не пытаемся сделать, а просто бежим в Маурайнию, поджав хвост. Как пресловутая крыса с корабля.
— А я всегда считал, — сказал вполголоса приор, когда Дамион уже не мог его услышать, — что эта пресловутая крыса поступает очень и очень разумно.
Аббат Шан встретил его у дверей часовни.
— Вы посылали за мной, отец мой? — спросил Дамион.
— Да, — кивнул аббат. — Войди.
В прохладном каменном помещении тропическое солнце, проникая через цветные витражи, покрыло пол цветными пятнами. Дамион вошел — и остановился как вкопанный. В часовне был еще один человек, сидящий в резном позолоченном кресле возле мраморного алтаря. Этот человек был одет не в белую рясу западного стиля, как у монахов, а скорее как каанский святой: мантия с пестрым узором красного, золотого и шафранового, и высокий головной убор с бахромой из альц кисточек. Из-под них со светлокожего лица смотрели светло-голубые глаза.
Тот самый беспризорник.
Но сейчас не было на нем грязной тряпки в виде тюрбана. Вдоль спины висела светлая коса, а на изящном, покрытом легким шелком теле виднелись изгибы, которые раньше скрывала грязная рубаха и мешковатые штаны.
