Он сам подошел к своему литовцу и поднял его руку. Лучше и нельзя было выставить на посмешище судей. Плюнул, и сошел с помоста.
На ринг поднялась следующая пара. Совершенно расстроенный, я встал со скамьи. — Пора в раздевалку, — сказал я нашим. — Посиди еще малость, за Агафа поболеть надо! — Нет, хватит с меня, тошно смотреть, как над боксом глумятся!
В раздевалке я подошел к Бену, чтобы утешить его. — Хороший был бой, сказал я ему. — Спасибо за удовольствие. И наши тоже от тебя в восторге. Ты не огорчайся, не надо. Считай, что выиграл сам для себя, для друзей. Какое в спорте еще может быть удовлетворение?
Он улыбнулся мне в ответ криво и жалко. — Чуть беды не натворил, едва удержался не врезать по харе кому-нибудь из судей. — Умница, — поцеловал я его. — Мне бы твои нервы и выдержку!
Впереди меня выступали двое: прошлогодний чемпион Средней Азии Оська Гохберг, или просто Гоха — боец смелый и умный, левой рукой он разил наповал чуть ли не в каждом бою. И — Толик Каримов, инженер с кабельного завода, телосложением — мышечное чудо, тоже нокаутер.
Хана возилась с Гохой, готовя его на выход. — Своего знаешь? — спросила она меня. — Нет, — сказал я. — Пожали руки друг другу, мои вроде длиннее. Вот и все.
— Тебе с ним попотеть придется. Я видела его на первенстве Вооруженных Сил — рубака и лезет в ближний бой… Ты вот что: держись от него подальше, разведай все. А сильный удар поймаешь — не злись, не теряй голову… Ну, а остальное тебе уже Боря в ринге подскажет. Иди, грейся пока!
И я приступил к разминке.
Минут десять выделывал различные упражнения, каждый раз прибавляя в темно, пока весь организм не стал подчиняться мне, как послушная машина.
Тем временем Хана отправила на ринг Гоху, а Толик сидел на табурете в халате и в перчатках, тоже готовый на выход.
Хана целиком перешла ко мне. Она шутила со мной, отвлекала мои мысли о боя она отлично знала, чего мне надо в эти минуты. Меня, если честно признаться, ни в коем случае нельзя оставлять наедине с мандражом. Воображение может легко свалить меня задолго до боя.
Лоб у тебя сухой, — говорила она. — Таким я тебя не выпущу. Этот молодчик, чего доброго, и головой тяпнет, бровь тебе может посечь. Зачем же из-за ерунды проигрывать? Поди ко мне, я тебе вазелином лицо смажу! И Хана ни на шаг не отходила от меня. И я был очень ей благодарен за это. Она была мне сейчас самым дорогим человеком во всем этом гнусном мире.
В раздевалку влетел Гоха. Он прямо-таки кувыркался от радости.
