Одному он продолжал следовать неукоснительно: старательно записывал свои видения на бумагу. Так ему было легче. Он как бы сбрасывал свой груз, вкладывал мысли и чувства в слова и строчки, отсоединялся от непосильного бремени знаний, которые не имели применения. Его мозг изнемогал. Макарий понял, как люди сходят с ума. Теперь ему также стало ясно, почему Авель записывал свои пророчества…
До него дошел и смысл известного выражения: «Богу богово, а кесарю кесарево». Не каждому по плечу дар Всевышнего! Не каждый способен нести бремя прозрения. Вот почему сильные мира сего, услышав от Авеля предсказание судьбы, гневались и прогоняли монаха, а то и заточали в темницу. Страшна не прикрытая угодничеством и лестью истина! Не хочется в нее верить…
– Что ты давеча про пчел говорил? – вспомнил Феодосий. – Запамятовал небось?
Макарий обиженно покосился на старика:
– Они охраняют покой великого короля! Но не все… Некоторые сюда прилетели, к нам… Их заморский принц привез.
– Для разводу?
– Для власти… и для любви… В подарок красавице невесте! Только у тех пчел смертельный укус… Кто их зря потревожит, тому конец! Принц умер… не суждено было сыграть свадебку царской дочери…
Феодосий изумленно воззрился на инока, осенил себя крестным знамением.
Они возвращались в кельи после вечернего богослужения. Близилась зима. Начало подмораживать, первый тонкий ледок похрустывал под ногами.
– Холодно, брат… – поежился молодой инок. – Зябко! Ночью зубы стучат. Вот бы печурку затопить!
– Надобно не токмо дух укреплять, но и плоть.
Макарию казалось, что он совладал с плотью. В миру он, кроме прочего, пережил безответную любовь – отчасти сердечная рана подтолкнула его к чтению книг и духовным исканиям. Он желал избавиться от страданий раз и навсегда, научиться вести существование, которое оградило бы его от подобных болезненных ударов. Женщины стали для него строжайшим табу… он почти обуздал волнение крови. И тут дар провидения безжалостно бросил его в пучину соблазна.
Сие не было соблазном непосредственным, ибо монашеским уставом возбранялось активное общение с противоположным полом. Изредка выходя из обители, Макарий, как и другие братья, мог созерцать на улицах старозаветного Суздаля и крестьянок, и дам иного сословия: почтенных матрон, юных барышень, монахинь из женского монастыря. Ничто в его душе не отзывалось при их виде, не будило в памяти вожделенный образ. Былая любовь к женщине истаяла в свете любви к Господу, словно снег от ярких лучей солнца. Мужчина, казалось, навсегда умер в иноке Макарии…
