Наступившую зиму продержались — из оставшегося после производства вина жмыха сделали масло и съели спрятанных от солдат гусей. Весной по указанию губкома, дружно вырубили виноградники и посадили картошку. Она даже не взошла. Прибывшие за продналогом красноармейцы, чтобы не уезжать с пустыми руками, увезли с собой испуганного и голодного председателя. Прошло ещё несколько лет, слабенького урожая картошки едва хватало, чтобы не голодать. Кроме того колхозники заготавливали с лета грибы, ягоды, берёзовый сок, охотились на диких кабанов, когда было совсем голодно кормились легендами про Братца-Якова и Весёлую Пастушку, вобщем кое-как выживали.
В 1924 году, когда Советский Союз установил дипломатические отношения с Францией, из Нового Авиньона в Москву отправилась группа колхозников. Мсье Жан Эрбетт, посол республики пришёл в восторг от услышанной истории. Он угостил ходоков сухим Шатонэф дю Пеп девятнадцатого года, рокфором и гусиным паштетом, приготовленным посольским поваром. За десертом русские французы попросили посла, помочь им с отъездом на историческую Родину. Эрберт обещал сделать всё возможное. Но новоавиньонцам не суждено было увидеть Францию. После их визита в Москву у них начались неприятнисти. В «Commune de Paris» прибыла правительственная комиссия, целью которой было разобраться в причинах побудивших советских граждан покинуть Родину. Выводы комиссии были неутешительными: в колхозе процветает антисоветчина и ведётся деятельность, направленная на подрыв государственного строя. Всех мужчин старше тридцати быстренько арестовали и после выездного суда расстелили, как франко-бельгийских шпионов, женщин переселили в Карелию, детей рассовали по детским домам.
После войны, разбросанные «от Москвы до самых до окраин» выжившие французы стали возвращаться в Новый Авиньон. Первым делом они навели порядок на кладбище и вычистили винные погреба. К шестидесятым годам в деревне было уже сорок дворов. Но вот виноград больше не приживался, в округе тепеть пользовался спросом самогон «Гильотиновка», изготовленный из перебродившего берёзового сока. Секрет паштета был навсегда утерян, а вкус почти забыт, если о нём и вспоминали то всегда с оглядкой и шёпотом. Старики умирали, молодёжь переезжала в близлежащий Ярославль. Вот и рядовой Тимофей Лавилль, домой не собирался. Он по-собачьи махнул головой, будто вытряхивая из неё мысли о доме, затем неспешно смазал разобранные части Калашникова, ловко собрал автомат, снял с предохранителя и передёрнув затвор, послал верхнюю пулю магазина в патронник.
