Второй курс института был намного сложнее и насыщеннее первого. Буквально с первых недель нас завалили заданиями и лабораторными занятиями, но мы всё равно находили время встречаться, в основном ходили в кино, реже в театр. Именно во время одного из таких походов, мне случайно показалось, что молодого человека следующего за нами, я замечаю уже не первый раз. Я тогда ещё пошутила с Прией, что у нас кажется появился поклонник, она как-то странно отреагировала, похоже даже испугалась на миг, но тут же взяла себя в руки и перевела разговор. Потом я ещё не раз ловила на себе пристальные взгляды разных людей, но беспечно списывала всё на свою привлекательность. В конце второго курса, нам стала помогать моя мама. Она тогда была ведущим городским невропатологом и обладала громадными знаниями и опытом. В это время Прия жила у нас неделями, прямо из института мы шли домой и хватались за учебники.
Раз в месяц Прия разговаривала с родителями по телефону. Для этого она ездила в Москву, однажды я поехала с ней. Но с вокзала мы отправились не на центральный почтамт, а на какую-то квартиру, от которой у Прии были ключи. Квартира находилась в старом обшарпанном доме на Арбате, комнаты были тесно обставлены добротной мебелью, высокие окна закрывали тяжёлые гардины, шкафы были заполнены книгами и посудой, но тем не менее квартира казалась заброшенной и не жилой. Мы не раздеваясь прошли прямо на кухню, вскоре зазвонил телефон, девушка нервно схватила увесистую трубку допотопного аппарата. Прия провела тогда на телефоне наверное час, а то и больше. По её интонациям я чувствовала, когда она говорит с матерью, а когда с отцом. Закончив разговаривать она ещё долго сидела не отрывая глаз от невидимой точки на стене. Когда мы спустились в низ, у подъезда нас поджидали два человека в одинаковых пиджаках, галстуках и усах. Прия их сразу узнала, один остался стоять со мной на улице, со вторым Прия села в машину. Они там недолго поговорили и вскоре эти люди отвезли нас на вокзал. Они без всяких билетов завели нас в отдельное купе, а потом остались стоять на перроне, дожидаясь пока проводник не захлопнул дверь и поезд не тронулся с места.
Прия держалась до последней минуты, и только после того как за окнами замелькали пригородные платформы, сначала у неё на глазах заблестели слёзы, а потом она по-настоящему разрыдалась. Из её сбивчивого рассказа я поняла, что на её Родине происходят какие-то политические события и на её отца оказывается давление в принятии решения, которое расходится с его моральными принципами. Одним из аргументом этого давления является она, то есть её здесь держат, чуть ли не заложницей. Я как могла её успокаивала, хотя конечно толком не понимала сути проблемы. Вскоре она перестала плакать, а потом будто предчувствуя беду, корила себя в том, что втравила меня в свою историю. Позже, когда Прия совсем успокоилась, она стала меня учить молитве, сперва мне это казалось глупым, а затем мне и вправду стало легче. Уж не знаю каким образом, обитающий высоко в Гималаях Шива услышал нас, но нам обеим вдруг стало легко и свободно, мы радовались и смеялись, не представляя себе, что нас ждёт впереди.
