Бабушка, наблюдая за больным, сделала всем знак молчать и сама замолчала.
И через минуту уже послышалось сонное сипение больного.
В конце концов потихоньку от Петра порешили, что тетя Надя ляжет в первой комнате, на кровати Ольги, а Жан устроится на галерее, на сдвинутых вместе сундуках.
– Тетя Надя хорошая, у тети Нади ничего не может быть,– еще много раз повторяла вполголоса Ольга, сильно взволнованная…
V
Сидя в кресле и беседуя с Марфой Игнатьевной об общих московских друзьях и знакомых, тетя Надя вдруг испуганно содрогнулась.
– Я замечаю,– заговорила она с чувством глубокой обиды,– я уже давно замечаю, что ты, Марфинька, совсем не слушаешь меня, а вместо этого как-то странно приглядываешься ко мне, к моей шее, вот к этому месту, пониже уха. Скажи, разве там что-нибудь ползет?
И она повернулась тем местом шеи к своей собеседнице.
– Нет, нет… Так… Ничего особенного там нет…– смутилась бабушка, а сама опять уставилась в подозрительное пятнышко.– Ты не должна на нас обижаться, Наденька, но мы тут в Крыму так напуганы сыпным тифом, что мне всякий раз, как я взгляну на тебя, кажется, что по твоей шее пониже уха ползет крупная вошь, а на самом деле там у тебя такая родинка.
Дети обрадовались, засмеялись, вскочили и бросились смотреть на родинку.
– Родинка, как вошь,– с удовольствием отмечали они.
Москвичка тоже облегченно засмеялась и сделала попытку продолжать прерванную беседу. Но разговор уже не ладился, так как с этой минуты все занялись исключительно тем, что начали более откровенно приглядываться к телу и платью друг друга.
– Стойте – стойте, сидите так, не шевелитесь!.. Ан нет, ошибся, ничего нет, значит, это мне показалось, думал: она!
– А ну-ка, станьте к свету, что это у вас там черненькое такое?
– Черненькое не страшно, желтенькое страшно.
Вася был уверен, что он раньше Нюни что-нибудь на ком-нибудь поймает; Нюня была убеждена в обратном, то есть что она раньше. А дело от этого только выигрывало: оба они старались друг перед другом изо всех сил, присматривались к пятнышкам на теле, у себя и у других, прощупывали оборки и швы платьев, своих и чужих, и весело покрикивали при этом:
– Ну, эй, вы, кто там есть, выходите!
– Дети!..– с перекосившим его лицо ужасом возгласил вдруг Петр, приподнявшись на локте с постели: – Дети!.. Объявляю!.. Кто поймает на московских гостях вошь, тот получит пол-ложки сахару к чаю!.. По-ня-ли?
– Дядя Петя, за каждую по пол-ложки?
– За каждую!..
