Мы все одновременно встаем со своих стульев, из-за чего получается такой шум, что кошка фыркает и одним прыжком преодолевает расстояние от стола до двери камбуза. Приподняв очки, Шеклтон смотрит ей вслед.
Мы провозглашаем тост за здоровье короля, выпиваем по стаканчику портвейна и расходимся — кто по койкам, кто на вахту или, как мы с Грином, мыть посуду на камбуз.
С этого момента на корабле воцаряется праздничное настроение. А у кого оно было более праздничным, чем у меня?
Шеклтон объявил: лишь со мной команда укомплектована полностью; и то, что я тут не последний, этот намек, вероятно, понял и оценил даже боцман, на лице которого, впрочем, не отразилось ничего, свидетельствующего о согласии или хотя бы об интересе.
Я — двадцать восьмой член команды, двадцать восьмое февраля. В зависимости от того, как смотреть на это дело, антарктически или неантарктически, я — летний или зимний день, теплый ветерок или пронизывающий холодный встречный ветер.
Снег упорно старается сделать так, чтобы корабль стал совершенно белым. Каждый день слой снега на палубе оказывается все более толстым, и каждому, кто зазевается, за шиворот с брамселя падает большой белый ком. С каждым днем становится понятнее — и это подтверждают карты, это подтверждает воздух, это подтверждает наше настроение, — что мы находимся в субантарктических водах. Еще три дня, и мы достигнем Гритвикена на Южной Георгии.
Тем временем около десятка запудренных снегом членов экспедиции, улучив момент, когда за ними не наблюдают, оттаскивают меня в сторону и пытаются учинить допрос. Все они страстно желают узнать, как мне удалось расположить к себе Сэра настолько, что он сразу назначил меня своим личным стюардом.
Я объясняю каждому из них, что ничего не знаю, что мы с Шеклтоном лишь немного поговорили. Я пожимаю плечами и делаю безразличное лицо. И это отнюдь не притворство.
— Я понятия не имею, что я должен для него делать, — повторяю я в десятый раз. — Может быть, держать в чистоте его каюту. Больше я ничего не могу сказать.
Джок Уорди, наш геолог, находится поблизости. Он подписывает ящик для образцов горной породы с выдвижными ячейками, который изготовил для него Макниш. Сдвинув очки в никелированной оправе на лысину — кончик его языка при этом то и дело проделывал кругообразные движения, — он наклеивает исписанные мелкими буквами бумажные полоски на деревянные рамки и прижимает кончиками пальцев. Иногда можно слышать его одобрительное ворчание, когда я говорю о Шеклтоне.
