На узкой полке над койкой стоят пять синих книг, все принадлежат перу Диккенса. По иллюминаторам молотит дождь. Снаружи лежит покрытый рябью океан, над ним — огромное небо молочного цвета. На стене у двери висит небольшая картина, вернее, рисунок: всадник, склонившийся со вставшего на дыбы коня, чтобы втащить на него ребенка.
Входит Уорсли; он закрывает дверь, снимает куртку и вешает ее на стул у конторки.
— Садитесь, — говорит он и поворачивает стул. — Будем ждать. Он скажет, когда вам зайти.
Он, кажется, не очень знает, с чего начать. Разговор о дальнейших действиях явно излишний — его проведет со мной Шеклтон. Уорсли рассматривает пятна шоколада на моей одежде и некоторое время наблюдает, как вода капает с моих волос на одеяло Скотта. Затем он протягивает мне полотенце.
Одновременно говорит:
— В газете было объявление, которое давал Сэр. Слышал о нем?
Крин рассказывал об этом Бэйквеллу, но я посчитал, что в моем положении будет умнее не упоминать Бэйквелла, поэтому я лгу и говорю, что ничего не знаю.
Уорсли берет с конторки кожаную папку, вытягивает лежащую между листов бумаги газетную вырезку и сует мне под нос.
Объявление
Требуются мужчины для очень рискованного путешествия.
Небольшая оплата. Жестокий холод. Долгие месяцы в полной темноте. Постоянная опасность. Возвращение не гарантируется. При успехе — награда и признание.
Эрнест Шеклтон
— По объявлению к нему обратились более пяти тысяч человек, — говорит Уорсли и опять откладывает папку в сторону. — За исключением тех немногих, которых он обязательно хотел видеть в составе экспедиции — Фрэнка Уайлда, Томаса Крина, Альфреда Читхэма и матроса Маклеода, которые уже бывали в Антарктике и имеют опыт, кроме Джорджа Марстона и Фрэнка Хёрли, фотографии и живопись которых он очень высоко ценит; за исключением этих людей все, кто сейчас есть на борту, обратились по объявлению, сэр Шеклтон сам лично принимал их на работу.
Этим он дает мне понять, что он сам, капитан, должен был пройти этот строгий отбор. Должно ли это показать мне бесперспективность моего положения? Или он хочет, наоборот, придать мне мужества, четко говоря, что Шеклтон одинаково относится ко всем — от палубного матроса до капитана?
— Сэр, — говорю я, — если бы мне было позволено высказаться…
— Это уж слишком. Будьте добры, вытритесь, наконец. Я не буду делать это за вас.
— Нет, я это сделаю сам. Спасибо, сэр.
Я вытираю насухо волосы, затылок и лицо.
— Я не читал тогда объявление в газете, а если бы и прочитал, то не стал бы по нему обращаться. Я сам думал бы о себе то же, что вы все думаете обо мне, то есть что я слишком молод и неопытен. Не говоря уже о том, что мой отец никогда не отпустил бы меня, если бы прочитал «Возвращение не гарантируется». Полотенце, сэр, куда мне его деть?
