Неизвестно откуда он взял это трепетное выражение: — позволить ему всё, — может вычитал во взрослой книге, или в каком-нибудь кине услышал, но произносить эти слова, — иногда про себя, а иногда даже вслух, по отношению к нравящемуся юноше, — это вызывало у мальчишки сладостную дрожь в локтях и мучительное пылание на щеках. Что именно «всё» он бы «позволил», он объяснить словами бы не сумел, но то что они с тем юношей должны быть при этом совершенно голыми, это мальчику было известно точно. Дальше уже шли фантазии, но прикоснуться друг к другу голыми, это была не фантазия. В общем если один взрослый говорил ему, что он похож на девочку, — то получал улыбку, и приветственное движение бедер мальчишки навстречу; если это говорил другой, то нарывался на грубость, совершенно неожиданную у воспитанного мальчика.
Постепенно ему стало нравиться считать себя девочкой, но так, чтобы об этом никто-никто не догадался, — о, это была такая сложная конструкция! Симка считал себя мальчиком, который считает себя девочкой, и разбирательство в этом вопросе половой принадлежности доставляло ему такое удовольствие, что он мог онанировать разглядывая себя раздетого в зеркале, или даже просто так без зеркала, только повторяя вслух или мысленно: Я — ДЕВОЧКА! — так и только так: — мальчик, который является девочкой. В общем-то к этому относится и то, что другие мальчики с таким мальчиком должны делать то, что мальчики делают с девочками. Это было важно. Тут начинался океан фантазии подростка, и глубже в этот вопрос Симка тогда еще не углублялся, но постепенно это знание пришло само собой во время мальчишеского онанизма, и где-то уже далеко переходило за обычный для детей его возраста подростковый транссексуализм. Но остальные не должны были догадываться о его настоящей природе, остальным он показывался только как мальчик, которому нравится изображать из себя девочку как раз потому, что девочкой-то он стать никогда не может.
Сплошную черту под этим глубинным процессом подвел новогодний карнавал, устроенной для учащихся самых лучших школ страны, в самом известном всему миру месте, там где он с тех пор и стал всегда устраиваться, и все запросто водят теперь туда своих детей, забыв, затоптав, память о том первом празднике школьного карнавала. Идея праздника новогодней ёлки тогда тоже была проста и понятна любой маме: — «Наши дети должны знать друг друга, им ведь потом жить…» Но тогда это всё было внове, первое, невообразимое восстановление отменённой дореволюционной традиции… Это была первая новогодняя ёлка после долгого перерыва и попыток каких-то революционных праздников, о которых зато вот теперь все забыли, да и тогда они смотрелись странно, и ни за какие праздники у народа не шли.
