Апрель выдался жарким, началась настоящая пытка. От накалившихся на солнце решеток и «ресничек» пышет жаром. И, конечно же, работает паровое отопление! Причем, исправно, без перебоев, чего так не хватало зимой…
Ответа на кассационную жалобу нет. По временам охватывает такое отчаяние, что уже давно принял бы припасенное в заветной коробочке лекарство. Но решил ждать до праздника. Кроме того, хочется исключить всякую возможность неудачи. Я уже давно сплю на одной из двух угловых «шконок». После короткого инцидента в прогулочном дворике я здесь «в авторитете». Бокс — он и в тюрьме бокс! Но столь высокий социальный статус ни в коей мере не мирит меня с неволей.
В ночь с 1 на 2 мая чувствую — все!… Все спят. Только за столом сидит спиной ко мне «Румын», пишет «малевку». Прохожу к крану: надо набрать в кружку воды. Прошу Сергея не будить меня к завтраку — сам встану на проверку. Необходимо усыпить бдительность ребят и выиграть время. По моим подсчетам, где-то третий час ночи. Черт знает, сколько времени требуется для того, чтобы действие лекарства было необратимым! Оглядываюсь по сторонам. Все спят. Открываю коробочку. Она почти полная. Запускаю ложку в порошок, давясь и подавляя приступ тошноты и отвращения, съедаю содержимое банки. Приходится делать короткие перерывы, чтобы выпить пару глотков воды. Приняв лекарство, допиваю кружку и ложусь на правый бок, спиной к свету. Голову накрываю курткой и засыпаю…
До сих пор на знаю обстоятельств своего «воскрешения». Помню себя идущим, как во сне, по какому-то коридору со свернутым матрацем в руках. Чистая белая комната. На окнах решетки. Два ряда двухъярусных кроватей. Свет отражается на никелированных дужках. Картина непривычная. Осматриваюсь. Заметив, что я проснулся, на кровать рядом присаживается стриженный наголо парень. Что-то говорит, но я не воспринимаю смысла сказанного. Усилием воли фиксирую внимание на словах собеседника. Вступаю в беседу. Выясняется, что вчера был День Победы. То есть сегодня 10 мая. Показывает на стоящую рядом на тумбочке прикрытую газетой миску. Это оставленный мне завтрак. Отрицательно качаю головой. Есть не буду. Жить не хочу.
Через три дня вызывают в коридор. «Попкарь», с любопытством поглядывая на меня, ведет по коридору тюремной больницы и останавливается перед дверью с табличкой «Невропатолог». Открывает ее и жестом приглашает войти. В комнате три офицера. Кроме женщины-врача в белом халате, узнаю зама по оперативной работе, главного «кума» капитана Кузьменко. Второй — майор — зам по режиму. Подполковник, сидящий у стола, мне незнаком, но догадываюсь: начальник СИЗО. Вежливо приглашает присесть. Интересуется причиной голодовки. Объясняю вполне популярно: «Не хочу жить». Деталей беседы не помню, но в целом речь шла о том, что если я дам слово больше не осуществлять попыток самоубийства, меня переведут в качестве художника в хозобслугу и будут всемерно содействовать в моих поисках справедливости. Твердо заявляю, что никаких обещаний давать не буду и голодовку не прекращу. Через день я уже в зоне — даже не ознакомившись с ответом кассационного суда.
