— Дом Нури вам покажет любой, — твердо сказал он, поднимаясь.
Мы метнулись в палатку. Вовка хотел бежать. Он кипешился и клялся сейчас же идти на контрольно-спасательную станцию за подмогой.
— Иди, — заорал я. Или тебя зарежет погоня, или горы накажут. 20 кэмэ не фунт изюма. Кругом зверья полно — и мы тут как овцы на майдане.
— Что же делать, что же делать… Ты слыхал? Он сказал — они езиды! Мне батя про езидов рассказывал. Суровые они, я тебе точно говорю — нам мало не покажется!
Замерев от зябкости, я вложил за пазуху ледоруб, клинком вниз; ежась, застегнул до ворота рубаху, куртку, и вышел. Достучавшись до полоумного сторожа, залегшего в сельсовете, я расспросил его, как найти дом Нури.
Вовка идти со мной отказался наотрез. Он собирался добраться до «ка. эс. эс», надеясь, что еще по дороге его подберет патруль с погранзаставы. Застава располагалась километрах в сорока, у Дуззахского перевала, но два патрульных маршрута как раз захлестывали к югу, за спасательную станцию.
— А не дойду — так в горах до утра перекантуюсь. Не ночевать же с этим зверьем, — Вовка рывком подтянул лямку рюкзака и повернулся идти.
— Значит, ты меня бросаешь? — спросил я, обозлясь.
— Считай, что так, — он скакнул вниз на дорогу, и крылатые синие сумерки опустились ему на плечи.
III
Скоро я сидел за низеньким столом. Во главе на подушках восседал старик-карлик. Он был погружен в яркий халат, очевидно великоватый ему. Атласная расшитая ткань топорщилась на плечах и шее как полусложенные крылья. По правую руку от старика, прикрыв глаза, сидел усатый человек в кожанке. По левую — девочка. Напротив меня восседали аксакалы, те самые, что были в чайной. Старик, похожий на ссохшегося великана, вежливо склонив голову, спросил меня:
— А где твой друг? Почему он не пришел?
Обыкновенно если человек ко мне обращался, едва зная русский, то я долго мычал, подбирая простые слова, чтобы понятно ответить. Но этот старик так испугал меня, что я выпалил, еще не поняв, о чем меня спрашивают:
— С моим товарищем случился приступ аппендицита. Я связался по радио с «ка. эс. эс», и они обещали его забрать. Сейчас он лежит в палатке и ужасно страдает.
Аксакал перевел, и старики удовлетворенно закивали головами.
На девочке был праздничный наряд, блестевший медью, шелком, филигранной вышивкой; он был украшен бирюзовыми бусами и браслетом; кусочек лазоревой ткани закрывал лицо до тончайшей переносицы. Теперь ее тайна мерцала птицей в незримых облаках, несшихся рваной чередой над этой небесной тряпицей.
