А я поднималась в лифте в квартиру Плаховых — Колышей и все не могла отделаться от нового и неприятного чувства, что вот, оказывается, на меня переносится та же неприязнь, которую питают люди к Плаховым. Вышла из лифта, постояла на площадке, прежде чем позвонить в квартиру.
За дверью послышался громкий и сильный голос Клавдии Сидоровны:
— Ты, Сашок, не перегрузись раньше времени — воскресенье испортишь! — Она кричала так, точно находилась в лесу, а не в квартире.
Дверь распахнулась сильным рывком. Клавдия Сидоровна — высокая, статная, с таким же красивым лицом, как у Виктора, только глаза у нее были голубыми, почти синими — одним взглядом охватила меня всю сразу, так же громко сказала:
— Входи, входи, — и снова крикнула в комнаты: — Витек, невеста явилась! — повернулась и быстро пошла по коридору, ничего больше не говоря мне, не приглашая за собой.
Я побагровела до слез — хорошо, никого из Колышей не было видно, — пошла за ней. Походка у Клавдии Сидоровны была красивая, хоть и по-мужски стремительная: ноги стройные, сильные, как у меня; модный банлоновый костюм сидел на ней ловко, точно на выставочном манекене.
— Здравствуйте, — негромко и почему-то вдруг охрипшим голосом сказала я, останавливаясь в дверях столовой.
— Вы-хо-ди-и-ила на берег Катюша!.. — пропел Александр Викторович, улыбаясь мне, поспешно и жадно закусывая: — Садись, садись!.. — Он налил мне в рюмку коньяку, без всякого перехода и не меняя тона спросил неизвестно у кого: — А почему реактивные установочки назвали «катюшами»? — Отодвинул от стола рядом с Виктором стул для меня, ответил сам себе: — Потому что они вот такие же Катеньки: тихонькие и безобидные, а выстрелят…
Виктор тоже улыбался, глядя на меня, но из-за стола не встал мне навстречу. А я вдруг с тревогой подумала, что, если через два десятка лет и у Виктора будет такое же лицо, как у отца, — обрюзгшее, полное и тяжелое? Ведь черты лица у них одинаковы и глаза точно такие же. Я села на предложенный мне стул, а Виктор потянулся ко мне, крепко обнял рукой за шею, поцеловал в губы.
— Горько! — тотчас засмеялась Клавдия Сидоровна.
Я чувствовала, как у меня буквально пылают уши от смущения, горят щеки, боялась поднять глаза. Вот так Виктор впервые меня поцеловал. Отупев от растерянности, машинально взяла налитую мне рюмку, подняла ее, тоже автоматически глянула на рюмку Виктора — она была пустой.
— Ему нельзя, — пояснил мне Александр Викторович. — Он машину поведет, — а сам ел по-прежнему быстро и жадно.
