И я промолчала, согласилась, конечно, ходить в чебуречную.
Даже не задумалась над тем, что вот ни Лина, ни Симка, ни Борик не смогли усидеть за одной партой с Виктором, что вот и с нашим домом у него не получилось настоящего человеческого контакта.
Евгения Павловна, мать Петьки Колыша, только удивленно поглядывала на меня, когда мы с Виктором являлись в их квартиру, но ничего не говорила мне. А Петька регулярно исчезал из дому, как только я приходила.
Уроки мы с Виктором делали быстро и легко. То есть делала их я, а Виктор просто сидел рядом со мной, обнимая меня рукой за плечи. Даже когда дома была его мама Клавдия Сидоровна. Она только громко и весело — совсем как Виктор иногда — смеялась, глядя на нас, пела сильным грудным голосом:
— Пора любви! Пора златая!.. — но тотчас говорила поспешно: — Ну, ну, не буду мешать, не буду!.. — и уходила в свою комнату.
У Плаховых, которые поменялись с соседями Колышей, было две комнаты, обставленных дорогой и красивой мебелью. В одной у них была столовая, в которой на диване спал Виктор, в ней же мы с ним на обеденном столе готовили уроки, письменного стола у Виктора не было. Во второй комнате, в спальне родителей Виктора, у окна стояло зубоврачебное кресло, обычно закрытое ширмой. Клавдия Сидоровна работала зубным техником в поликлинике, но некоторых больных принимала и у себя дома, делала им коронки и зубные мосты. Отца Виктора, директора гостиницы, я видела всего раз или два — он приходил домой обычно поздно вечером и всегда слегка навеселе.
И по ночам теперь мне снилось, как Виктор, повиснув на тросе, прыгает с парашютной вышки в парке. Такой случай действительно был, вышка еще не работала, и парашют сняли с троса. Мы с Виктором гуляли, обнявшись, в полутемных аллеях парка, случайно наткнулись на вышку. Виктор снял свою руку с моих плеч, побежал на вышку, ловко и стремительно взобрался по крутой лесенке на самый верх. У меня только на миг отчаянно сжалось в груди, когда я увидела, что Виктор открыл дверцу в перилах, бросился с вышки вниз. Вначале летел камнем — у меня остановилось сердце! — потом дернулся кверху, повиснув на тросе, и уже медленно стал опускаться на нем вниз. Только тут я перевела наконец дыхание, сообразила, что парашют ведь повешен на тросе с чисто декоративной целью.
Когда Виктор благополучно опустился на землю — даже не упал! — я бросилась к нему, засмеялась от радости. И только в аллее, немного успокоившись, крепко-крепко, обеими руками держась за руку Виктора, спросила его:
