— Простой парень, ничего не скажешь, — после долгого молчания произнесла мама.
— Так что здесь плохого, если простой?
— А ты не слышала, что бывает простота хуже воровства? — помолчала, спросила снова — Или уж это манера у него такая: держаться под рубаху-парня?
Но ответить я не успела, в столовую вошел Виктор, улыбаясь.
— Вы что, в одном классе будете учиться? — спросила мама, все не поднимаясь со стула, с любопытством уже разглядывая Виктора; он кивнул. — Переехали в квартиру Колышей? — Виктор кивнул. — А родители у вас кем работают? — все спрашивала мама.
— Отец — директор гостиницы, мать — зубной техник.
Виктор сел на стул у стола. Я села рядом. Новое и не бывало счастливое чувство не покидало меня: Виктор сейчас был со мной у нас дома! Правда, это чувство омрачалось из-за того, как он вел себя, впервые оказавшись у нас. Ну для чего Виктору нужна игра под рубаху-парня?
— Хорошо сегодня размялись? — спросил меня Виктор, ничуть не догадываясь о моих мыслях.
— Да.
— На каток сходим завтра?
— Да.
— Ну и есть же охота!
— Да.
Тут мне стало так неловко, что я вскочила, побежала на кухню. Мама стояла у плиты и что-то готовила к столу. Я подошла к ней, ласково обняла за плечи, притянула к себе.
— И как тебе мог понравиться такой истукан! — горестно сказала она.
— Да почему ты решила, что он понравился? — растерялась я.
— Почему? Да потому, что я — твоя мать.
Я хорошо помню, как мы ужинали. Виктор ел много и жадно, хвалил еду, удивлялся, как мама хорошо готовит, говорил, что у них дома почти никогда не бывает обеда. Потом он сел за пианино и довольно хорошо сыграл полонез Огинского, сказал, что несколько лет в детстве посещал музыкальную школу. Затем перешел на джазовые песенки. И голос у него оказался хорошим, и слух. А когда мама все-таки решилась спросить, почему он бросил заниматься музыкой, он ответил откровенно:
— А не знаю… Просто надоело.
— А еще чем-нибудь увлекались?
— В авиамодельном кружке занимался, даже грамоту получил.
— А потом?
— Что потом?
— Бросили?
— Ну да.
— Тоже надоело?
— Ну да.
— А что вам еще не надоело? — помолчав, спросила мама.
— А жить еще пока не надоело, — ответил он просто.
Совершенно неожиданно для себя я вдруг спросила маму:
— А что здесь плохого, мама, в конце-то концов?!
Хорошо помню, что в комнате после этого долго было как-то странно тихо. То есть для Виктора, возможно, мой вопрос был совершенно обычным, он даже не заметил наступившей напряженной тишины. Но я-то сама впервые в жизни вот так разговаривала с мамой! И мама улыбнулась мне снисходительно и отчужденно, сказала подчеркнуто вежливо — я уже знала эту ее манеру именно так разговаривать с людьми, которые ей не нравятся:
