Конану досталась маска жуткого урода с разинутой клыкастой пастью и желтыми полосами через весь лоб. Надо сказать, что киммериец ничего не имел против такого зверского обличья и, когда к нему обращались с разговорами другие персонажи, грозно и бессвязно рычал. Мэн-Ся обратился в грифона и очень веселился. Он изобрел для своего грифона особенную походку и шагал, подпрыгивая по-птичьи. Арвистли стал задумчивой девой с зелеными волосами, волочащимися по земле. Масардери обрела облик полу-рыбы-полуженщины и для этого закуталась в полупрозрачные шелка перламутрового цвета. Кузины стали живыми цветами с лепестками вокруг лиц, их выпученные глаза так и вращались в орбитах: отчего-то девушкам представлялось, что именно так должны выглядеть ожившие цветки.
Чернокожие слуги не отходили от них ни на шаг. Негры превратились в великанов и различались только цветом глаз на маске.
Кэрхун, однако, оказался великолепнее всех: он предстал в виде морского дракона. Копна раскрашенных перьев на голове изображала гребень морского чудовища. Он переливался всеми возможными цветами, от желтого до фиолетового, от зеленого до ярко-красного. Глаза, круглые и огромные, были обведены ядовито-зеленым. Усы в виде толстых шпуров свешивались из углов рта и почти касались земли. Одежда Кэрхуна состояла из сотен чешуек, выполненных из золота и серебра. Скрепленные между собой прочной нитью, они скрипели и сверкали в свете факелов и в лучах заката.
Появление «водного дракона» встретили всеобщей овацией. Даже Конан вынужден был признать, что неприятный ему Кэрхун имеет совершенно великолепный вид.
Приплясывая, напевая и стуча в барабаны, шествие двинулось к берегу моря. Разноцветные фонарики, которые гости видели сразу же после прибытия на остров, горели и раскачивались на ветру. Было удивительно праздничное настроение — у всех, включая недоверчивого Конана и хворого Арвистли. Что до Мэн-Ся, то философ просто наслаждался. Он впитывал новые впечатление, как губка влагу, и уверял всех и каждого, что это весьма способствует расширению его взглядов на вселенную в целом и па философию в частности.
— Мы изучаем человека, погруженного в мир во всех его проявлениях, — говорил Мэн-Ся одной из кузин (та таращила глаза и округляла рот, но едва ли понимала и четверть из произносимого). — Проявления эти бывают различны, и сцепление проявлений всего сущего также представляет великое разнообразие. Или, как говорит учитель Конан, ко всякому дураку требуется свой подход, но кулак — вещь универсальная и не требующая перевода.
