- Как вы сказали?
- Это по-латыни: книги имеют свою судьбу. Люди тоже.
- Мне, к сожалению, не удалось получить классического образования: процентная норма. Кончал реальное. В сущности, даже не кончил: началась гражданская война, граната у пояса, знаете: "Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем..." Вы тоже недоучились?
- Нет, я гимназию кончил в восемнадцатом. На гражданскую попал уже потом.
- А вы знаете, Александр Евгеньевич, что это классическое образование может сыграть с вами злую шутку? Сейчас не очень любят людей, которые злоупотребляют иностранными языками, живыми и мертвыми. Я бы на вашем месте поостерегся. Особенно с вашей, прямо сказать, нерусской фамилией.
- Я - российский дворянин, - надменно отвечал Сиверс, - предки мои проливали кровь за Российскую империю, а я - за Российскую Федеративную. Как-нибудь мы с Россией разберемся, русский я или нет.
- Я только предупредил, - мягко сказал Гиндин. - За ваше здоровье!
- С месяц назад, - перебил его Сиверс с некоторым воодушевлением, вызвал меня начальник штаба отдела кадров, некто Мищенко. Надо вам сказать, что на этом месте прежде сидел другой деятель по фамилии Тищенко - вот ведь как бывает. Тищенку сняли (посадили), водрузили Мищенку. Вызывает меня Мищенко и начинает разговор о том о сем, а карт не открывает. Я тоже перед ним Швейком прикинулся. Водим этак друг друга за нос - кому скорей надоест? В конце концов оказалось, что его интересует моя фамилия. Откуда, мол, у меня такая фамилия? Читай: не агент ли я иностранной разведки? Я говорю ему: "Это дело серьезное, позвольте, я к вам завтра зайду". Назавтра являюсь, захватив необходимые документы, в том числе фамильную реликвию: жалованную грамоту за собственноручной подписью императрицы Елисавет, где удостоверено, что прапрапрапрадед мой, Карл Иоахим Флориан Сиверс, за верную службу в российских войсках пожалован потомственным дворянином. Показал я Мищенко эту грамоту, даже печать сургучную предложил обследовать, он обследовал и, знаете, весьма даже доволен остался. Ушел я от него и думаю: воистину чудны дела твои, господи! Я ли это, тот самый, которого в двадцать первом году из университета выперли за дворянское происхождение? Видали?
- Да, наша жизнь часто совершает крутые повороты, - сказал Гиндин. Когда становится плохо, я всегда на это надеюсь. Я оптимист.
- А знаете, - снова заговорил Сиверс, - я по этому поводу вспомнил одну историю про Дмитрия Дмитрича Мордухай-Болтовского, был такой профессор, математик. Случилась эта история то ли в двадцать втором, то ли в двадцать третьем году. В университете, где Дмитрий Дмитрич имел кафедру, проходила очередная кампания по выявлению классово чуждых элементов. Роздали анкеты. Дмитрий Дмитрич возьми да и напиши в графе "сословная принадлежность до революции": дворянин, мол, но это неправильно, потому что по справедливости род Мордухай-Болтовских княжеский; что интригами царского правительства княжеский титул был у рода отнят и что он просит советскую власть его восстановить: "Бывший князь, - пишет, - это все равно как бывший пудель". Что тут началось - вы себе представляете. Старика отовсюду поперли в три шеи. Он и сам понял, что сглупил, но было уже поздно. Совсем бы ему плохо пришлось, если бы не одно обстоятельство. Дело в том, что семья Болтовских не раз прятала Михаила Ивановича Калинина от полиции. Так вот, когда вся эта история разразилась, поехал Дмитрий Дмитрич в Москву к Михаилу Ивановичу на прием: "Так и так, мол, заступись, гонят меня отовсюду". Михаил Иванович, конечно, его принял, выслушал, обещал помочь. Сидят они друг против друга - старое вспоминают. И говорит Михаил Иванович Калинин: "Дмитрий Дмитрич! А помните, как вы мне тогда говорили: "Брось, Миша! Лбом стену не прошибешь!" - "Помню". - "А ведь прошибли-таки, Дмитрий Дмитрич".
