- Товарищ генерал...
- Хватит. Об этом мы поговорим в другой обстановке. А теперь разбудите, пожалуйста, Аду Трофимовну и скажите, что я прошу ее принести сюда коньячные бокалы и закуску. Заметьте - коньячные, а не просто фужеры.
- Слушаю, товарищ генерал.
Дежурная ушла.
- Видали? - спросил Гиндин. - С такими людьми приходится работать! Плохо, что их уровень жизни почти не зависит от качества их работы. А самое главное - внутреннее сопротивление. У нас вообще до того отвыкли от так называемого "сервиса" - да, строго говоря, у нас никогда его и не было... у нас до того незнакомы с идеей сервиса, что каждое начинание в этой области встречается в штыки, причем и с той и с другой стороны, вот что интересно. Протестуют и те, которые должны обслуживать, и те, которых должны обслуживать. В вашем выступлении - помните, тогда, в столовой? прозвучал, по-моему, протест второго рода.
- Ах, бросьте, - чистосердечно сказал Сиверс, - какой протест? Просто я тогда не подумавши наговорил лишнего. Простите великодушно.
- Не стоит, не стоит извиняться, - перебил его Гиндин, видимо, впрочем, обрадованный, - что старое поминать? Я только хотел отметить, что у нас из-за такого ложно понятого демократизма люди легко мирятся с любыми условиями жизни. Спросишь у такого демократа: "Ну, как условия? Хорошо ли вас обслуживают?" А у него уже на языке готовый ответ: "Спасибо, обслуживают превосходно!" А на деле обслуживают паршиво, так и надо сказать: паршиво обслуживают!
- Мне много не нужно.
- Дело не в вас, а в принципе. Чтобы приучить народ к идее сервиса кстати, идея благородная, ничуть не холуйская! - надо не благословлять распущенность, а наоборот - требовать и требовать! - Гиндин опустил на стол большой, красный, жестко сжатый кулак: - Требовать! И никаких поблажек! Неужели же я не знаю, что легче спускать, чем требовать? Что проще всего быть этаким всепрощающим христосиком в мундире? Требовательность - она требует всей жизни! Я себе на этой требовательности заработал инфаркт миокарда и еще не то заработаю. Пускай я умру, но умру, требуя!
- Что вы, Семен Миронович! Мы еще с вами поживем.
- Позвольте рассказать вам один эпизод, - не слушая, говорил Гиндин. Сразу после войны я по некоторым причинам попал в немилость, меня отстранили от больших дел и послали командиром дивизии на Сахалин. Что же, я солдат. Пусть будет Сахалин. А знаете, что такое Южный Сахалин? Нет, вы не знаете, откуда вам знать? Условия - хуже некуда, жилья нет. Домишки какие-то бамбуковые, с бумажными стенами - ветер так и гуляет. Размещались мы там попросту: где работаем, там и живем. Прибыл я к новому месту службы, принял дела, а вечером понадобилось мне посетить, извините за подробность, туалет. Вышел на улицу, походил - ничего не нашел. Вызываю начальника тыла: "Простите, товарищ полковник, что обеспокоил в ночное время, но где у вас туалет?" Смутился: "Туалета не предусмотрено. Часть только разворачивается, а раньше здесь японцы жили, у них вообще туалетов не было". - "Их дело, - говорю, - может быть, японцы и могут так жить, а евреи не могут. Поэтому, будьте любезны, распорядитесь, чтобы к завтрашнему утру, ровно к восьми ноль-ноль, у меня был туалет. Не будет взыщу с вас". - "Есть, товарищ генерал!" Утром встаю: "Ну как?" - "Всю ночь строили, товарищ генерал. Только разрешите доложить, к восьми ноль-ноль готов не будет". - "А когда будет?" - "В восемь двадцать". "Ничего, двадцать минут я еще могу потерпеть". И что же? Ровно в восемь двадцать...
