— Биши выхаживает свой гнев, — сказал я ему. — У него пылкая душа.
— Мистер Шелли горяч, как огонь. Это хорошо. Нам нужны натуры, выкованные в пламени.
— Я заметил, что здесь, в Англии, принято давать волю чувствам.
— Да — с тех самых пор, как в Париже произошла революция. Мистер Шелли прав. А вот и он. Видите — его трость покачивается у окна? Да, и мы также получили освобождение. Те события помогли создать нового человека.
— Новый тип человека?
— Вы смеетесь надо мной.
— Нет. Поверьте мне, не смеюсь.
— Теперь мы — не правда ли? — чаще даем волю слезам.
— Мне не с чем сравнивать. А, вот и Биши.
— Похоже, — сказал Биши, со смехом присоединяясь к нам, — я превращаюсь в объект внимания. На мой счет судачили.
— В этой части города вы являете собою зрелище необычное. — Уэстбрук подошел к стойке и возвратился с еще одной кружкой для Биши.
— Неужели?
Казалось, он был искренне удивлен, и мне пришло в голову, что он не сознает собственной необычности.
— Один молодой человек глаз не сводил с моей трости.
— Они все бедняки, сэр. Но ничего плохого они вам не желают. Большинство из них достаточно честны.
У Биши сделался смущенный вид.
— Простите меня. Я не собирался подвергать сомнению его честность. — Он быстро отхлебнул из кружки.
— Удивительно, — сказал я, — как они не взвоют от ярости.
— Что вы говорите, Виктор?
— Будь я вынужден вести крайне плачевную жизнь, в то время как окружающие купаются в богатстве, я жаждал бы разнести этот город в пух и прах. Я жаждал бы уничтожить мир, лишивший меня свободы. Сотворивший меня.
— Превосходно сказано. — Уэстбрук поднял кружку, обращаясь ко мне. — Я и сам часто размышлял о том, что удерживает этих бедняков в рабстве.
— Религия, — сказал Биши.
— Нет. Не это. Ничем подобным их не проймешь. Они такие же язычники, как и жители Африки.
— Рад это слышать, — отвечал Биши. — Выпьемте за смерть христианства!
— Нет, — продолжал Уэстбрук. — Дело в страхе перед наказанием. В страхе перед виселицей.
— Что им достается от жизни? — спросил я у него, начиная хмелеть от пива.
— Сама жизнь, — отвечал Уэстбрук.
— Этого, думается мне, достаточно. — Биши успел побывать у стойки и возвратиться с тремя новыми кружками. — Ценность жизни — в ней самой. Нет ничего более драгоценного.
— И все же, — сказал Уэстбрук, — вести ее можно с достоинством. И без страдания.
— Жаль, что в этой жизни подобное невозможно. — Биши поднял свою кружку. — Ваше здоровье!
— Что вы хотите сказать? — обратился к нему Уэстбрук.
