— По осени, Пранукас, улечу я вместе с птицами, — заговорил Симонас. — Подамся в дальние села, где еще не бывал. Надоело на одном месте сиднем сидеть.
— Дяденька Симонас, разве тебе плохо у нас?
— И душой кривить не надо — люди у вас добрые. Да я вот другой породы, все-то меня тянет в неведомые места, подальше. В молодости все о дальних странах думал. Как-то друг один уговорил — за границу собрался. Работал, деньги копил, грош за грошиком. Ну, наскреб... До самой границы доехал, до столба полосатого. А на сердце тяжело, горько, и ровно за горло кто хватает. А как глянул в последний раз на литовские наши леса, луга, на деревню, так и заплакал горькими слезами. Друг на поезде укатил в далекие края, а я вот не смог. Он мне и письма писал, все звал к себе: приезжай, мол, заживешь на здешний манер. Рубашку надевать станешь белую, крахмальную, на голову обязательно котелок. Это шляпа у них так называется. А на что мне их котелок — мне и нашей, соломенной, хватит. И все мне наше как-то, знаешь, милей. Вот похожу по деревням, вдоль-поперек всю Литву пройду, а под конец, как совсем устану жить, лягу себе на вечный покой где-нибудь под березкой, раскрасавицей нашей. Чем плохо, а, Пранукас?
Симонас и впрямь повеселел, а мне вдруг стало грустно. Неужели он так и живет всю жизнь один, без родных, без мамы? Точно, как бабушка Пятронеле...
— Дядя Симонас, а жена у тебя была?
— Жены не было, — вздохнул Симонас. — А девушка одна была на примете. И она в мою сторону ласково поглядывала. Но я был бедняк, голь перекатная, а она — богатеева дочка, вот и не сложилось у нас...
— А у Пятронеле в сказке пастух на королевне женился, — сказал я.
— Эх, — Симонас покачал головой. — Моя-то сказка по-другому кончилась... Батюшка моей суженой хвать вилы и ткнул меня в глаз. Вот и остался кривым на всю жизнь. Тут и сказка вся, правда, Пранукас?
— Злая сказка, дяденька Симонас. И у Костаса нашего похоже получается... Отчего?
Симонас не спешил отвечать. Поднялся с соломы, на которой мы с ним сидели, осторожно поднял глиняного коня и отнес его в угол.
— Обожди, Каштан, — сказал пастух. Мы тебе товарища сделаем... Сможете друг о дружку шеи чесать, да и просто веселей время коротать... Эге, Пранас, а ведь мы с тобой про голавликов забыли! Ты налови кузнечиков, а я удочку налажу. А ты еще мал, многого не понимаешь. Придет время — все узнаешь сам. Одно помни: если богатство станет поперек дороги, не бывать счастью... И радости не бывать... Ну, пошли, что ли...
