Борька Салтыков Мишке Романову руку держал. А он Михаила Салтыкова сын, и отец его ушел в Литву и там остался, а брата его новгородцы на кол посадили. И он на том колу сдох.
Мишка Романов Салтыкову боярство дал…
Пошло потом Мишкино царство. Сидел он на престоле, принимал послов, по бокам стояли рынды в белом атласе., И рынды от той чести бегали и больными сказывались, все в споре, кто первый да кто второй. И государь велел их сыскивать и ожидал их многое время. Приводили людей к государю, а они здоровы, не больны. А потом, когда начались пожалования, пожаловал государь в бояре Бориса Михайловича Салтыкова и милость велел ту говорить боярину князю Пожарскому, А сказывал всегда меньший большому. И сказал тогда Дмитрий Михайлович, что он меньшим Салтыкову быть не может. И пошел разбор, и принесли книги, и считали, кому кто в версту, и приводили Дмитрия Михайловича, и били на него челом за бесчестье, и разгибали старые книги, в Кремле сохраненные, и оказалось, что считал себя Пожарский старше Лыковых на четыре места. А Салтыковы Лыковых старше на много мест.
Прошло тридцать лет. Было то в самый Николин день, в сентябре. Вот сидит Дмитрий Михайлович у себя в Мугрееве, над рекой Лухой. Кругом леса, болота, пески красные. Глушь!
Тридцать лет прошло, а обида не прошла.
«… И вели меня, Дмитрия Пожарского-Стародубского, через город приставы. А на лошадь садиться не давали. И привели к Салтыкову на двор. Двор новый. Старый он изменой спалил. И поставили меня на нижнем крыльце, а дьяк Борьку Салтыкова вызвал. И учал дьяк речь говорить, что государь, говоря с бояры, велел боярин князь Дмитрия Пожарского за бесчестье боярина Бориса Михайловича Салтыкова выдать Борису головой и в разряде то велено записать. А Бориска, на верхней ступени стоючи, на царском жалованье бил челом, а я, князь Дмитрий, на дворе стоя, бесчестил Бориску и говорил ему про его измены. А он на мои слова смеялся. И шел я с его изменного двора пешком. И все то записано в разрядах…»
Сидит в своем саду Дмитрий Михайлович. Деревья пожелтели, рябина красна. В разрывах между деревьями видны длинные желтые поля, и дальние сосновые леса, и пески, и голубая река Луха. Высокий сад у Пожарского.
Роду бесчестье записано в разряды.
Миныч помер давно. Не найдешь, не скажешь ему, что случилось. Тогда он сердце утишил, а сердце болит, в сердце обида записана.
Не поговоришь с Минычем. Помер, давно помер. Умер, людишек своих освободил, с хлебом стоячим, земляным и амбарным, отпустил на волю.
