В пыли и дыму стрелял Давыдов то в немцев, то в венгров, то в поляков.
Ему казалось, что огонь пушки моет поле, но снова выступает из земли новая рать.
Дмитрий Михайлович смотрел, как поддается левое крыло нижегородцев.
Налетали конные. Ученое войско.
Дралися по-разному. То били палашами, то стреляли в упор из пистолетов, отходили в сторону шеренгами; налетала вторая шеренга, опять стреляла.
Двигались по-тогдашнему, улиткой.
Налетали многими шеренгами.
Били артиллерией.
Повалены были дощатые щиты гуляй-городов, на боку лежали турусы, показывая переломанные колеса.
Отступали медленно, оттягивали пушки, зацеплялись опять за печные трубы, садились в погребные ямы, стреляли опять.
Кислый дух стоял от пушек, охлаждаемых уксусом.
По Ордынке и Пятницкой наступал Ходкевич, вбивая русских в землю.
Он видел, что казаки отошли за Яузу. Тогда он направил удар на острожек у церкви Климентия. После жестокой сечи над острожком поднялось польское знамя.
Тогда ожили казачьи таборы. Плохо вооруженные, полуголые люди с оружием в руках бежали через реку на врагов.
Ходкевич протискивался, как кабан через колючки, между войском Пожарского и казачьими отрядами.
Казаки отбили острожек и остановились.
«Тот, кто сражается, стоя на месте, тот побежден уже», – думал гетман, посылая венгров, пятигорцев и польские хоругви друг за другом.
Надо было прорваться по Пятницкой в том месте, где можно навести мосты к Кремлю.
Уже обозы подвигались к реке, везли хлеб и сало.
К ночи надо было быть в Кремле. Час решал судьбу боя.
Ходкевич продирался между казачьим острожком и развалинами гуляй-городков.
Он смотрел на бой со стен Донского монастыря и ждал часа, когда можно бросить последние силы, чтобы смять русских.
Бой колебался.
Приближалась музыка, знакомая и чужая, не русская и не польская – менуэт.
Ходкевич смотрел со стены.
Приближался отряд, отряд немалый – батальона два. Люди шли журавлиным шагом.
Доброе войско, треть людей с мушкетами. Впереди флейтисты, за флейтистами люди с алебардами, за алебардистами палач с черным мешком на голове и с большим мечом на боку.
За палачом два воина – один старый, седой, в шлеме, другой помоложе, в широкополой шляпе. За ними флейтисты.
В такт флейтам, мягким шагом, вытягивая ноги, полутанцуя, шли батальоны.
У реки гремел бой. На Климентовском острожке виднелось русское знамя.
Дымились вдали окопы Пожарского, его линия отступала, но все еще не прерывала связи с казаками.
Два человека – один в шлеме, другой в шляпе – поднялись на стену.
