Опять приценились к калачу. Дорог.
Услышали шум от Ильинских ворот. Пошли кучей смотреть.
На широкой стене ругались извозчики; поляки покалывали их дротиками, но крови еще не было.
Приказано извозчикам втаскивать пушки, снятые со стен Белого города и со стен Скородома, на Китайгородскую стену.
А извозчики вместо того пушки скатывают со стены.
Оброчные, мужики Пожарского стояли внизу, у Ильинских ворот, шумели вместе со всеми и вместе со всеми ругали бояр и поляков.
Брань то вспыхивала, то затихала; в промежутках слышен был великопостный звон дальних церквей.
Вдруг заскрипели решетки Фроловских ворот, и на мост, на котором уже расторговались пирожники, прямо на лукошки, вылетели чужие конники в полном параде.
На шлемах крылья, вырезанные из тонкой стали, за спиной к панцирю на винтах прикреплены стальные крылья.
На длинных дротиках у одних цветные шелковые стяги, у других какие-то странные шапки – мочальные или кудельные.
Растоптали конники лукошки, пошли изворачиваться между возами, расшибать копьями лубяные шалаши вместе с торговцами, опрокидывать скамьи, бочки с дегтем, рубить людей короткими палашами.
Рубили, кололи всех. Растекался по Китай-городу смертный крик.
Еще у ворот торговали, божились, смеялись, а на площади люди были порублены, потоптаны. Раскатились воины по улицам, сметая все перед собой.
Снег запестрел от кафтанов упавших людей и потерянных цветных колпаков.
Часть воинов замешкалась на рынке, начала грабить лавки.
Перебито было в Китай-городе семь тысяч москвичей, и было бы перебито больше, если бы не задержались воины.
Когда погнали их начальники дальше, то не прошли они до Китайгородских ворот, ведущих в Белый город.
В Белом городе бежали люди с досками, лавками, тяжелыми мытыми обеденными столами, не от врагов, а на них.
Тут были в толпе и мужики Пожарского, и другой мужичонка, без пояса, лохматый, который то вопил: «Бей!», то спрашивал: «А где дом воеводы Пожарского?» Кричал он рядом с бронниками, но они его не слыхали.
Из скамей и столов построили москвичи завалы – подвижные стены.
Кидалась конница на народ с копьями, нарывалась на деревянные завалы. Из-за завала били дровами, камнями.
Отступят всадники, чтобы выманить москвичей из ограды, – оживают московские баррикады. Мытые столы и скамьи преследовали поляков и жевали их деревянными своими зубами.
Повернется конница, а перед нею опять деревянная стена. С заборов, с крыш, держась за деревянные дымницы, при громе набатов, мечут московиты во врагов камнями, дровами.
