– Заткнись, – посоветовала ему Ипполита, – и делай, что тебе говорят. Марина у нас баба башковитая, недаром у нее на носу прозрачные стекла. Поэтому, если мы тебя убьем – то проку от этого никакого, а так – отнесешь письма и как хочешь… Долго тебе придется жирок нагуливать, ишь какой тощий.
– Это ты здорово придумала! – восхитилась Гиневра. – Просто ночами спать не могу, как подумаю, как там без меня…
– Ланселот, – встрела ехидная Далила.
– Да! – с вызовом сказала Гиневра. – И Ланселот тоже. Но я хотела сказать о короле Артуре – супруге моем. Сидит, небось, со своими рыцарями за круглым столом и не знает, где меня искать.
– А как же мы писать будем, у меня восковой дощечки нет, – огорчилась Ипполита.
– И у меня.
– И у меня…
– Не беспокойтесь, у меня есть, – я порылась в рюкзаке и достала блокнотик и шариковую ручку. В Баку были катаклизмы, менялась власть, падал рубль и вводился в обращение манат. А шариковая ручка как стоила тридцать пять копеек десять лет назад, так и сейчас стоит. Странно, что в моем мире не нашлось вещи более устойчивой, чем одноразовая пластмассовая ручка.
Ипполита взяла ручку и повертела ее в руках.
– Странная штучка… Как она может писать?
– А ты попробуй, – я протянула ей блокнот.
– Я тоже хочу.
– И я, – как всегда, две подруги были неразлучны.
Приноровившись к ручке, амазонка вывела на бумаге несколько строчек греческими буквами.
– Где ты научилась так хорошо писать? – восхитилась Гиневра, глядя на ровные строчки.
– А ты пойди покомандуй без учета – ничего у тебя не получится. Все надо записывать: сколько фуражу заготовили, сколько добра у скифов отобрали. Иначе никакого порядка не будет…
– Я так не могу, – вздохнула Гиневра, – у меня всем муж командует.
– Вот поэтому ты такая размазня, – уколола ее Далила, – побегала бы ты по моей ткацкой мастерской да присмотрела за девками. Да еще и пряжи надо выдать под расчет и холсты подсчитать. Крутишься целый день, как белка в колесе, никакого покоя. Да и за Самсончиком глаз да глаз нужен, не ровен час, очередную девку испортит.
Гиневра надулась и отвернулась.
Далила заохала, принимая от Ипполиты ручку и блокнот:
– Да как же я напишу Самсону. Он же еврей! А я по-ихнему не умею, только имя свое он меня научил писать.
– А ты нарисуй, – посоветовала я ей, – он поймет.
Далила принялась выводить каракули, высунув от усердия кончик языка. Гиневра наблюдала за ней, потом попросила ее листок в качестве образца и принялась перерисовывать. Поставив в конце свою подпись готическими буквами, она протянула листок мне.
