Я вытащил из спортивного пиджака бумажник, подчеркнув последнее красноречивое замечание.
– У нас был пожар, – повторила она.
– Но ведь у вас есть не сгоревшие номера? Умоляю…
– Есть. Но мы будем закрыты еще неделю. Приходите через неделю.
– Nu, – сказал я, стараясь очаровать ее своим знакомством с идишем, – разве нельзя исключение сделать? – Улыбнулся, взвешивая в руке бумажник, как бы очень тяжелый, считая комбинацию победоносной: симпатичный еврейский мальчик улыбается, знает пару слов на идише, имеет бумажник, битком набитый купюрами.
«Nu» ее растопило. Она впустила меня в «Адлер», провела к администраторской стойке.
– Сын отправился за покупками. Сама вами займусь.
Отсюда я понял, что ее сын владелец или управляющий отелем. Открытая дверь за стойкой вела в комнату – в ее берлогу, которую она, возможно, делит с сыном. Старушка запросила сорок долларов за ночь – весьма справедливо. Я заплатил за два дня, и она со звоном принялась рыться в ящике с ключами, крупными, старыми.
– Хотите, чтобы я заполнил регистрационный бланк?
Она промолчала, что я принял за отрицание, и попробовал задать следующий вопрос:
– Номер двуспальный? Со мной слуга.
Не хотелось обострять отношения, настаивая на двух номерах. Мы с Дживсом вчерне притерлись друг к другу, бессознательно сблизились. Ничего, переживем – между нами сложились необычно теплые отношения; кроме того, никогда не мешает экономить деньги.
– Две койки, – подтвердила она, по-прежнему громко и музыкально позванивая ключами.
Я терпеливо ждал, осматривался вокруг. В вестибюле стояло несколько продавленных диванов и кресел; потолки очень высокие; широкая центральная лестница вела на верхние этажи. Внутри былое величие было не столь явственным, за исключением высоких потолков – интерьер выглядел довольно убого.
Пахло дымом из камина, но вдобавок отчетливо ощущался букет запахов, неизменно присущих старому еврейскому дому. Откуда они берутся? Мне они нравятся. Для меня это запах семьи и любви, как в доме моих деда и бабки, других старых родственников, хотя все они уже умерли. Что его составляет? Нафталин? Маца? Куриный бульон? Печеночный паштет? Еврейские тревоги? Керосиновые лампы? Запах прошлого? Имеет ли настоящее другой запах?
Русская женщина отыскала нужный ключ.
– Номер двести четыре, – сказала она. Немногословная женщина. Видимо, бережет силы. Она протянула мне ключ.
– А пожар где был? – спросил я, поскольку в вестибюле никаких признаков бедствия не было, кроме запаха дыма.
