В перерывах между путешествиями он колол дрова, ругался с мальчишками, если они уж очень приставали, и делал еще множество дел, за что регулярно перепадала ему миска борща, а то и стаканчик в любом доме, куда ему вздумывалось войти.
Во время кампании против тунеядцев в городке не удалось обнаружить ни одного на предмет порицания по этой части. И тут кто-то вспомнил о Коле-Луду.
Специальная комиссия внимательнейшим образом расспросила доставленного пред ее светлые очи Колю. И это внимание так растрогало его, что на все вопросы отвечал он охотно и даже с радостью.
- Вы признаете, что вы тунеядец?
- Да! - готовно отвечал Коля.
- И не раскаиваетесь в этом?
- Нет!
- Что же, так и будете тунеядствовать??
- Да!
Надо сказать, что Коля, конечно, и понятия не имел, что такое тунеядец. А отвечал он готовно, полагая в простоте душевной, что надо отвечать, раз хорошие люди спрашивают, и старался изо всех сил.
Безусловная Колина искренность убедила комиссию значительно быстрее и прочнее, чем все доводы участкового, попытавшегося было объяснить, что никакой Коля не тунеядец, а просто больной, безобидный человек - дурачок, иначе говоря.
Но комиссия сочла нужным все-таки вмешаться в Колину судьбу, помочь как-то - и направила его на освидетельствование в областную психиатричку. Там Коле дали ведро и велели натаскать воды полную бочку, которая в экспериментальных целях была без дна. Коля принес два ведра, потом заглянул в бочку и присел рядом.
На вопрос подошедшего санитара: "в чем дело?" - Ко" ля высокомерно ответил: - Что я вам псих - бездонную бочку наполнять?
С чем его и отпустили - колоть дрова, ругаться с мальчишками и путешествовать в пустых цистернах.
Но тот, появление которого мальчишечья братия приветствовала громкими криками "фельдмаршал!", был не совсем обычный дурачок.
Из рассказа доктора Гриценко Алексей знал, что около полугода назад неизвестно откуда на центральной улице - Бульварной - возникла среди газона фигура, перемазанная с головы до ног, пардон, как бы это сказать помягче? в навозе.
Кое-кому из старожилов почудилось в измятом лице его что-то знакомое, но вспомнить никто так и не смог, и решили - показалось.
Одежка на будущем фельдмаршале (поскольку сначала был он безымянным) бросалась в глаза: на сером рваном кителе три ряда больших погнутых пуговиц, на правом плече пучок обвисших спутанных веревочек, а слева на груди прикрученная проволокой крышка от консервной банки.
