Апраксин. Возьми голову мою, Петр Алексеевич…
Петр. Что?
Апраксин. Корабли, как яичная скорлупа, бьются… Канаты в руку толщины лопаются, с якорей срывает…
Петр. Флот!
Апраксин. Весь флот разметало… Кои — на острова, кои на Лахту несет…
Петр. Иди туда…
Апраксин. Море на нас поднялось… Сие выше сил человеческих… Иду, Петр Алексеевич… Долг знаю… Прощай. (Уходит.)
Петр садится к столу, закрывает лицо руками. Дикий вой ветра. Петр поднимает голову, глядит в окно. В стекла ударило брызгами и пеной. Петр поднялся, стоит, ухватившись рукой за край стола. Появляется Екатерина в расстегнутой бархатной шубе, с растрепанными волосами, лицо ее искажено ужасом.
Екатерина. Вода… Вода… Вода!..
Петр. Я один быть желаю, ваше императорское величество…
Екатерина. Погибаем… Вода уж в горницах…
Петр. Ищите не у меня защиты… Удалитесь…
Екатерина. Прости, прости, прости… (Плача, падает у его ног.) Конец наш, господи… Море идет… Спаси…
Петр. Я не велел тебе ходить сюда… Зачем пришла? Что еще нужно от меня? Спасти?.. От плахи тебя я спас… (Берет ее за руку, подводит к боковому окну.) Вот от чего я спас тебя… Видишь?
Екатерина. Что — вижу? Что?
Петр. Шест в волнах стоит. С шеста голова кивает…
Екатерина. Чья же голова на шесте кивает?
Петр. Виллима Ивановича Монса, сегодня поутру воздета…
Екатерина (быстро опускает голову). Твоя воля.
Петр. Спасибо скажи за сие. А не поняла, — после спасибо скажешь… Все тебе отдам — и государство, и сей город бедственный… Всю несносную тяготу жизни моей… И более — говорить с тобой не хочу. Уйди. А страшно воды — на чердак залезь, Умирать буду — тебя не позову. Никого не позову. Сердце мое жестокое, и друга мне в сей жизни быть не может… (Целует ее в лоб, запирает за ней дверь. Садится к столу, глядит в окно.) Да. Вода прибывает. Страшен конец.
Петербург во власти стихии — той самой, о которой у Пушкина в «Медном Всаднике» сказано, что с ней «царям не совладать». Гибнет флот — любимое детище Петра. И ни одного близкого человека рядом. Самый близкий — жена, которой он верил, — тоже ему изменила.
Но самое страшное в этом финале пьесы даже не это. Не безмерное одиночество Петра, а — крах его дела. Полное крушение всех его планов и надежд. Безнадежный провал двадцатилетних его сверхчеловеческих усилий.
Трагический этот финал страшен тем, что он не оставляет никаких надежд на то, что дело Петра будет продолжено, что оно — раньше или позже — отзовется добром для страны, ради будущего которой им было пролито столько крови.
