— Мне кажется… мне кажется…
— Не тяни кота за хвост! — прикрикнул Белобородов. — Колись!
— Есть колоться, товарищ полковник! Мне показалось, что Петров применял к арестованной пытки.
— Почему так решил?
— Всю ночь из кабинета раздавались жуткие крики и душераздирающие стоны. Не поверите, у меня чуть кровь в жилах не застыла.
— Вот зверь, — Валерий Иванович покосился на Филиппова. — У вас в ОГПУ все такие?
— Он не наш, милиция выделена в отдельное ведомство. И пытки у нас запрещены, — оправдывался майор. — Разве что экстренный допрос особо ценного свидетеля.
— А это тогда что?
— Не знаю, нужно посмотреть.
Виктор Эдуардович решительно пнул дверь кабинета. Хлипкая преграда хрустнула, сложилась на две части, и упала внутрь помещения. Фрау фон Вилкас, одетая только в портупею и высокие хромовые сапоги, с визгом увернулась от разлетевшихся обломков, и забилась в угол, жалобно всхлипывая.
— Их бин не есть виноват, — причитала она, размазывая по лицу чёрную губную помаду. — Он сам просить, чтобы я быть сверху.
— Витя, как ты думаешь, в ней пудов десять будет? — полюбопытствовал Белобородов, прощупывая пульс у распростёртого на полу младшего сержанта.
— Пожалуй, что все двенадцать, — ответил майор, окидывая рыжеволосую валькирию взвешивающим взглядом, от которого та попыталась спрятаться за сейф.
— Рисковый парень, — полковник отпустил безвольную руку Петрова, и она со стуком упала на пол. Снял фуражку, перекрестился, и уточнил: — Был рисковый.
О, моя дорогая Зизи!
Я пишу Вам из русского плена.
Здесь прекрасные люди, и в этой связи
Шлите выкуп с доставкой мгновенной.
…………………………………………..
Приезжайте же, Богом кляну,
Из варяг в эти чёртовы греки.
А не то я со временем в этом плену
Стану русским, а это навеки.
Сергей Трофимов.
"Воспоминания и размышления Его Величества Эммануила Первого" Издательство Академии Наук Баварского Социалистического Королевства. Мюнхен 1974 год.
…. Много раз задавал себе вопрос: — что же заставило меня возглавить мужественную борьбу баварского народа с тяжким гнётом пруссаков, швабов, саксонцев, и прочих голштинцев? Тяжело ответить с первого раза. Да и со второго. Но сейчас, по прошествии многих лет, могу твёрдо сказать одно — если бы пришлось прожить жизнь ещё раз, я бы снова выбрал этот путь, полный героической и страшной борьбы, верных товарищей и тяжёлых потерь. Дорога славы и страданий, побед, обагрённых кровью. Да, я бы вновь прошёл по ней. Ради свободы моего народа. И чудотворный лик Казанской Божьей Матери опять хранил бы меня, как хранит сейчас родную Баварию."
