— Договорились, младшой. Пиши расписку.
— Какую?
— Что значит, какую? А на каком тогда основании я буду тебя завтра расстреливать, если с арестованной что-то случится?
— Ах, эту? Конечно-конечно, — младший сержант наконец-то разогнулся из интересной позы, в которой стоял до того. — Печать ставить?
— Обязательно. И ещё не забудь протокол допроса проштамповать.
— Какой?
— Обыкновенный. Или ты собрался с ней обсуждать изысканные особенности построения стихотворений Велимира Хлебникова?
— Вы что, товарищ майор, это декадентство. Я Мандельштама читаю. И Соловрунцева.
— Тем более. Сказал же — всё под запись. Стенографистку позови.
— Постараюсь сам справиться.
— Ну-ну, смотри у меня!
— Так точно! — Юлик, стремясь избавиться от грозного гостя, быстро нашёл нужный бланк, и красивым почерком заполнил его, сверяясь с сопроводительными документами. Только уточнил: — Она точно фон Вилкас?
— Точнее не бывает, — после шлепка печати аккуратно сложенная бумажка была спрятана в нагрудный карман. — Ну, будь здоров, Ромуальд. Завтра заберу.
— Я Юлий, — осторожно поправил Петров. — А может оставите, товарищ майор? Как в самом начале собирались.
— Нет уж, — отказался Филиппов. — Сам же говорил, что не в твоей компетенции. Утром в Минск повезу.
Он козырнул на прощание и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. На улице вечернее солнце больно ударило по глазам, привыкшим к мягкой полутени милицейского отделения, заставив Виктора Эдуардовича наклонить голову. И встретиться глазами с коротконогой вислоухой собачкой, приветливо машущей хвостом.
— Ой, привет, друган. Ты чей? — пёс в ответ покрутил головой. — Правда, ничей? Потерялся? Я вот недавно в поезде такого же видел. Может кушать хочешь? Или по пиву?
Такс оскалился в радостной улыбке и тявкнул, наверное соглашаясь.
Опять хотелось есть. И уже давно, со вчерашнего дня. С тех самых пор, как в благородной рассеянности прошёл сквозь стену вагона-ресторана и очутился во встречном товарняке. А так не оказалось ничего съестного, только бесконечные станки, станки, станки…. Ну не считать же за полноценный обед содержимое тормозков машиниста и кочегара? Нет, что Вы, в этом случае всё было честно и благородно — добрые люди пожалели оголодавшего попутчика и поделились последними крохами.
А вот вчера в Бресте, на вокзале, пришлось опуститься до банальной уголовщины. Но не судите строго, живот подвело так, что сил на что-то другое просто не оставалось. А потом и остатки их потратил, улепётывая со всех ног от возмущённых кражей хозяев мешка. Ещё повезло, что гнались недолго. Или патроны кончились, или опасались спешащей на выстрелы милиции. Жлобы, мать их за ногу…. Или за обе. Было бы чего жалеть — в тяжёлом сидоре из съестного лежал только кусок сала, аккуратно завёрнутый в чистую ещё недавно портянку. Правда, кусочек хороший, килограмма на четыре, толщиной в две лапы, розовый на срезе и с прослойками вкуснейшего мяса. Остальное интереса не представляло. Что уж там было? Несколько подозрительных брусков, похожих на мыло, только на вкус гораздо гаже, коробка патронов, моток шнура, пахнущий очень гадко, три гранаты, и всё…. Скажите, люди добрые, неужели какое-то барахло ценнее жизни собачьей? Затрудняетесь ответить…. Эх вы, человеки…. Стрелять-то зачем?
