— А это кто? — спросила Альбина.
— Главная баба на острове, — лаконично разъяснил Вадя.
— Уя-я, — сказала Альбина.
После знакомства с Тэтчер он полтора месяца водил её по кабакам и входил в доверие: деньги-то присылали из Москвы чемоданами, надо было куда-то тратить; но дело не в этом, а в том, что в Москве Вадю ждала невеста (дочь одного дипломата, фамилию Иванушкин называть не имеет права). А Тэтчер, в чём штука-то! — на Вадю глаз положила и клеит, и таскает за собой в ихнее Политбюро. Чуть лордом хранителем печати не сделала, но Вадя успел связаться с Центром, и оттуда сказали: не время. Но дело не в этом, а в том, что пока Вадя держал руку на пульсе и гадил в пользу Варшавского Договора, невеста в Москве оказалась израильской шпионкой; так Иванушкина в ящике с сигарами вывезли на Родину — давать показания. При разгрузке в Мурманске ящик уронили, но врачи сделали невозможное, и вот теперь невеста на рудниках, а Иванушкин на пенсии. Товарищи по невидимому фронту навещают иногда — но дело не в этом, а в том, что пришлось жениться, взять фамилию тёщи и устроиться сантехником в РЭУ-6, потому что люди Тэтчер кишели вокруг Иванушкина с нездешней силой.
Чуть Воронок не проехали.
Выйдя, Иванушкин подождал, пока перрон опустеет, и попросил Альбину поглядеть, нет ли хвоста.
У калитки старухи Кутеповой Иванушкин остановился, потому что забыл, зачем приехал, но тут залился бабкин кабысдох, заскрипела дверь, и выглянула из-за неё сама Капитолина Филипповна. Выглянула, глянула — и снова скрылась за дверью.
— Чего это она? — спросила Альбина.
— Сейчас, — ответил многоопытный Иванушкин. И точно: вышла старуха снова, и уже не одна, а с автоматом Калашникова.
— Кто такие? — хрипло крикнула она, передёргивая затвор. В ответ Иванушкин снял шапочку «суоми», дав волю кудрям. Старуха узнала:
— Жилец?
— Он самый, — ответил Вадя.
— А это кто? — старуха повела стволом. — Твоя вроде поболе была…
— Это сестра её, — сказал Иванушкин. — Из-под Казани. Сирота.
— Входи, — разрешила Кутепова и поставила «калашникова» на предохранитель.
Калитка захныкала, и бабкин кабысдох зашёлся на второй октаве.
В сенях Иванушкин, выигрывая время, долго стаптывал с чоботов снег. Он отчётливо помнил, что ехал к старухе Кутеповой не просто так, а с умыслом. Память-то, слава богу, ещё не отшибло.
— Задаточек привёз? — ласково спросила Кутепова, вешая автомат на гвоздь у иконы.
— За капустой мы, — сказала сирота. — У тебя, говорят, капусты много, бабушка?
