У нее был мягкий, покорный взгляд. С первого дня своего пребывания в аптеке занималась она самыми черными работами. Из вежливости ее никогда не просили зажечь свечу, когда смеркалось, или принести дров для очага. Она все понимала без слов и безропотно брала огниво и принималась за дело.
Итак, Христофор убедился: перед ним стояла не та, другая; не покойница. Он увидел нежный профиль, юное тело, гладкие волосы, падающие на лоб, когда она вставала на колени и раздувала угли.
Тремя днями позже он увидел ее за той же работой. И почувствовал здоровое животное желание.
Все случившееся далее можно объяснить и так: Колумб — в целях самозащиты — старался выглядеть пламенным католиком и здесь хотел показать, что чудом спасшаяся еврейка Беатрис — для него не больше чем предмет. Он подошел и запустил руку ей под платье. Это видели все. Но никто не придал его жесту эротический смысл: ведь она была лишена субстанции.
Она смотрела на него молча и, должно быть, все понимала. Такая связь была бы весьма удобна для Христофора. Никто не станет судачить об их отношениях. Беатрис была даже не вещью, чем-то ничтожным и скверным, она, если хотите, не имела товарной стоимости. Хуже мавританской проститутки.
Она отдавалась покорно, нежно и никогда сама не испытывала наслаждения (видно, считала себя недостойной его или, как скажет потом Томас Манн, боялась прилепиться к жизни).
Но и Христофор из-за своей метафизической ущербности не воспринимал ее как что-то реальное. «Она вроде из плоти, но все-таки…»
Беатрис не жалела об уходящем дне и без радости встречала день грядущий. Восточная мудрость? Нет, просто-напросто она устала бояться и думать о неизбежной смерти.
Скорый конец — лучше долгой и мучительной тоски.
Ее экзистенциальное положение было столь отчаянным, что вздумай она пожаловаться на холодный суп или порезанный палец, это звучало бы дико.
И вместе с тем ни одна женщина не западет так глубоко в душу Колумба, как эта. Их не-связь, основанная на презрении экзальтированного христианина к нечестивой иудейке, продлится двадцать лет (до самой смерти).
Каждое их объятие было окутано тайным очарованием путешествия Орфея в мир мертвых. Она обитала в царстве смерти. Жертва, о которой, как видно, забыли палачи, ошибившись адресом в первый раз.
После того как они сошлись (но не соединились), Беатрис следовала за ним повсюду на расстоянии трех шагов — молчаливая, хрупкая, покорная. Как только они входили в аптеку, она скрывалась за стойкой и принималась за работу, а он садился в почетное кресло, в самый угол.
