В первый день после спуска с гор к моей кровати подсел Петька.
— Здоро́во, следопыт!
— Мое почтение.
— Героя разыгрываешь?
— Разыгрывал бы, как ты, шута, да что-то не получается.
— Таланта не хватает?
— Вероятно.
— А знаешь, как я устал тогда? Жуть! Совсем обезножил.
— Да ну?
— Вот те и ну! Сам лежит бревном, а еще нукает.
— Ты зачем пришел?
— Навестить больного.
— Слушай, Петька, тебе все равно не удастся разозлить меня. При первой же возможности я снова пойду в горы. Понял?
Стручков ухмыльнулся:
— Как не понять. Не успел ступить на заставу, а уже за лычками тянешься. Ждешь не дождешься, когда мы с Ванюхой встанем перед тобой во фрунт: что прикажете, ваше ефрейторское высокородие? Жуть!
— Уходи отсюда к чертовой бабушке, пока я не запустил сапогом в твою рыжую образину!
Петька насмешливо козырнул, повернулся кругом и, топая во всю силу длинными ножищами, скрылся в коридоре. Я подумал: когда он дурачится — выправка у него отменная, а когда старается — выглядит чучелом. И в голове все шиворот-навыворот. Расстроил все-таки, кривая каланча.
Вскоре после Стручкова подошел Лягутин.
— Как я завидую тебе, Коля! Понимаешь, не верил, что капитан разрешит. А наутро хватился — ни тебя, ни Петьки.
Он заставил меня как бы заново повторить путешествие в горы. Шагал след в след, останавливал, возвращал назад, обижался, если я не мог более или менее связно рассказать о каком-нибудь отрезке пути. И все равно остался недоволен. По его мнению, я должен был увидеть огромные цирки, дремлющие кратеры потухших вулканов, катакомбы, сталактитовые пещеры, движущиеся лавины ледников. Он как хотел, так и расправлялся с горами: сдвигал, рушил, засыпал вулканическим пеплом. И никак не мог усидеть ни на табуретке, ни на кровати, ни на подоконнике. И вдруг надолго умолк.
— Теперь после Стручкова не пошлют, — горестно вздохнул Ванюха. — Мало того что сам сдрейфил — других запугивает. Слушать тошно. Но ведь есть чудаки, верят. Попытался было вмешаться — куда там. Поднимись, говорит, сам, тогда и вякай. — Ванюха скользнул по мне потухшими глазами. — Слушай, Коля, я слышал, что с теми, кто возвращается с левого фланга, капитан лично беседует. Если вызовет, попроси за меня. Скажи, что не все же такие хлюпики, как Стручков...
«Вот теперь и попроси, — размышлял я, ожидая капитана. — Самого не пустят. Представляю, как будет злорадствовать Петька...»
Хлопнула дверь. Начальник заставы снял фуражку и сел напротив меня.
— Кто вас тут обидел?
