Новорожденную внучку, переданную Еленой на ее попечение с того дня, как сама Елена, оправившись от родов, смогла встать на ноги и выпорхнуть из дома снова куда-то в свою сложную жизнь, Паная крестила Елизаветой, вверила заботам спешно нанятой бонны с наилучшими возможными рекомендациями, открыла на ее имя накопительный фонд и посвятила какое-то время размышлениям на тему дальнейшей судьбы несчастного ребенка. Скорая гибель дочери, с одной стороны, усугубила эти раздумья, но с другой, парадоксальным образом, несколько их облегчила. Во-первых, история трагической гибели матери неизъяснимым образом как бы смывала пятно незаконнорожденности с будущности маленькой Лизы, вычеркивая само существование беспутного связующего звена между малюткой и безукоризненной репутацией ее бабушки, которая теперь изменяла свой статус таковой, становясь законной опекуншей и единственной близкой родственницей.
Хотя – родственницей как раз и не единственной! Потому что был же еще Майкл в Лондоне, Майкл, приходящийся малютке родным дядей и, что немаловажно, уже имеющий собственного сына сопоставимого возраста. Где один ребенок, там и двое, решила Паная – и, ничтоже сумняшеся, отправила внучку на попечение сына, или его жены, или их няни. Справедливости ради, над Европой, и Парижем в частности, к тому моменту уже вовсю сгущались тучи Второй мировой, и подобная эвакуация ребенка в места более безопасные была более чем оправданной, так что тут можно было ссылаться на Панаино загадочное чутье, правота которого и подтвердилась блистательно совсем немногое время спустя.
Но, было ли это чутье или просто желание решить проблему наипростейшим способом, то есть переложением ее на чьи-то чужие плечи, так или иначе исполнение Панаиной воли привело к тому, что юные Ник и Лиззи, носившие тогда хоть и разные, но очень близко звучащие фамилии (а Лиза, как вы, наверное, уже догадались, была Палей, потому что никаких других вариантов не было даже представлено), оказались соединенными в одном доме. В одной детской и одной песочнице, чтобы быть точным. Потом, там ведь еще была война... Она, естественно, повлияла... То есть я не хочу сказать, что дети как-то от нее пострадали, но, знаете... В суровых условиях труднее так уж соблюдать все формальности, и детская дружба, возможно, окрепла сильнее, чем это было бы ей позволено в другой ситуации. Конечно, дети росли и не все время проводили вместе, их отправляли соответственно в правильные, – тут князь слегка запнулся, подыскивая нужное слово, – boarding schools, я не подберу, как это будет правильно по-русски. Не интернаты же?
