Тревога | страница 28



Уходящие поезда всегда манят вдаль, но мало кто знает, что надо ему в той дали.

— Без багажного — шестнадцать, — сказал Слава.

Вика шепотом сказала брату:

— А все-таки свинство, что мы ни разу не написали бабушке.

Гриша соскочил со складницы, отряхнул брюки, подошел к Павлику, спросил:

— Хочешь, ссажу?

Павлик благодарно мотнул головой.

Все постепенно задвигались, а вид у них был как у людей в кинозале, когда зажигается свет и никому ни двигаться, ни смотреть друг на друга неохота.


За чертою тени солнце стояло слепящим валом. Казалось, что ни подсунь — оплавится и заблестит. Светились стеклянно сухие стебли травы. Песок блестел, как молотое стекло.

— Э-ээ! — крикнул Гриша, выразив воплем этим общую жажду немедленно жить. Жить сломя голову, вкусно, весело и, главное, поскорей. — А ну, гони монету, а то закроется ларек!

— У меня ни копеечки! — весело выкрикнул Павлик. Гриша беззаботно махнул рукой и полез в карман.

— Твое дело маленькое… для тебя — наскребем! Во! На три брикета уже есть!

Вика нырнула рукой в круглый карман, пришитый низко на юбке, разжала ладонь и объявила:

— О, у нас целое состояние!

Слава молниеносно оценил ситуацию и подумал: «А ведь у меня сегодня денег могло и не быть».

Думая так, он стоял в отцовской позе, глубоко загнав обе руки в карманы. Лицо его было озабоченно.

— Ты чего? — спросил Гриша. — Нет так нет, в другой раз ты заплатишь…

«Фик с маслом», — мысленно ответил Слава и обаятельно улыбнулся.

Гриша взял у Вики бумажный рубль и уже хотел бежать, но перед ним очутился Леня. О своем финансовом положении он заявил, подняв обе руки пухлыми ладонями вверх.

— Ты тоже хочешь эскимо?

— Два, — твердо ответил Леня.

Гришка дал по каждой ладошке щелчка и понесся к вокзалу.

Весь обратный путь Гриша развлекал компанию невероятными историями про дачников, которые жили у них в прошлом, поза- и позапозапрошлом году.

Слава слушал его рассеянно, потому что готовился спросить у Вики, что такое муфлон, но так, чтобы другие не услышали. Это слово с первого дня не давало покоя, оно грызло и угнетало, приобретая все более таинственный смысл.

У Славы колотилось сердце, когда Гришка на минуту замолкал, и он, идя рядом с Викой, готов был уже спросить, но всякий раз что-нибудь да мешало, и Слава никак не мог освободиться от пытки неравенства, которое ощущал в присутствии брата и сестры. Как часто он с горечью думал: «Я ведь все запоминаю с ходу. Мне бы только узнать, откуда они столько чего знают. Не сами ведь, кто-то им помогал. А теперь, конечно, им легко!»