— Это не кретин, это был гадина...
— Ха, а почем ты знаешь, что он был? Может, Гришка сам все это выдумал.
— Не думаю, — сказал Костя.
— Значит, и ты веришь, что Гришка видел, как этот... да, вспомнил, лысый Дубина ловил кота за то, что тот спер дикую утку, которую будто бы Дубина на охоте убил, а потом будто бы Дубина долго вожжался с котом, пока в авоську его не впихнул?
— Думаю, что да, — мрачно сказал Костя.
— А зачем, — уж на всю улицу орал Слава (он всегда переходил на крик, когда хотел убедить), — зачем ему было вожжаться с авоськой, когда он и так мог треснуть, раз уж поймал. Я спрашиваю: зачем?
Вика дернула Славу за рукав:
— В том-то и подлость, неужели ты сам не можешь понять — в авоське бить безопасно, не поцарапает...
Больше Слава уже ничего не услыхал — он боялся лопнуть со смеху. Он представил себе болтающегося на весу кота, лысого Дубину, красного от злости, и пять старушек, которые, по словам Гришки, вопили громче самого кота.
Вика остановилась и так посмотрела на Славу, что он осекся.
— Я не думала, что ты такой злой.
— Я? — обалдело спросил Слава. — Я, что ли, по-твоему, его бил?
Вика пошла и уже на ходу сказала:
— Не вижу в этом ничего смешного.
— Но ведь это же вранье, — обрадовался Слава возможности принизить Гришку.
— Теперь это уже не имеет значения, — очень грустно ответила она.
У Славы от ее голоса сжалось сердце, он с поразительной ясностью вдруг понял все и до отчаяния хотел, чтобы Вика думала о нем, как раньше, как минуту назад. В надежде на это нарочно громко заорал:
— Ты хочешь сказать, что я тоже такой зверь, да?!
Вика промолчала. Он не дождался от нее «нет, конечно». А когда понял, что не дождется, незнакомая тоска нашла на него. И еще удивляло, что это новое, непонятное нытье во всем теле не проходит.
Ничего больше он ей не сказал, но обозлился.
Не в первый раз обращал Слава гнев свой против источника неприятных ощущений. Так недавно он ненавидел портфель Сережи Введенского, а еще больше — самого Сережку. Сейчас он сказал себе: «Ну и пусть думает, что хочет, очень нужно!..» Но облегчения не было. До самого конца этот день Слава прожил в плохом настроении. Оно не проходило даже тогда, когда смеялся. Не смеяться совсем он еще не умел.
Наутро странно было даже вспоминать про вчерашнее.
Слава смело крикнул соседнему крылечку:
— Привет!
Смело глянул Вике в лицо. Она, как всегда, подняла руку, ответила:
— Салют! — и улыбнулась.
Улыбка у Вики начиналась где-то над верхней губой, в морщинках по бокам очень красивого носа, и уже потом расходилась по всему лицу.
