Исповедь на рассвете | страница 21
— Что здесь происходит, мама?
— Люди взбесились, сынок.
— А где же отец?!
— Он здесь, сын мой, здесь… — Она приподняла меня, и я увидел… О, разве можно забыть такую картину!
Отец, князь Кара-Кайтага, сидел в кругу небритых, грязных и страшных людей в овечьих тулупах да в лохмотьях. Они пили вино, а посредине на ковре валялись кучей чуреки и куски вареного мяса. Отец глядел на меня и будто не видел. Признаться, я удивился, как это отец сел с ними за стол, но тут же заметил, что князь привязан к столу и страшно пьян: значит, поили насильно!
Что я мог сделать — руки-то связаны! Но я вскочил:
— Это жестоко! Это невыносимо!
— Проснулся, князь? С добрым утром! Ты, кажется, сказал, что это жестоко?
— Это зверство!
— А когда по приказу твоего отца невинных ссылали на русскую каторгу? Когда выкалывали глаза певцам? Поили отравой? Вырывали языки непослушным? Тогда это не было зверством и ты молчал? — Хамадар стоял передо мной с искаженным гневом лицом. — Говори! Ответь тем, кто рос на улице, как собака, у кого не было ни двора, ни даже циновки, чтоб положить под голову! Что ж молчишь?
— Мой отец не виноват! — в ту минуту я не мог придумать ничего другого.
— Твой отец благоразумнее тебя, князек. Он хоть молчит как рыба. А ты придержал бы язык: мы тоже умеем языки укорачивать!
Я посмотрел на отца. У старого князя после очередной, насильно влитой в горло, чарки вина покатились слезы; он закрыл глаза. И мне почудилось, что все это просто кошмарный сон: так не может быть наяву. Но я не мог проснуться… Неужели для этого звал на родину молочный мой брат Мирза?!
— Хамадар! — крикнул я. — Если у тебя осталась хоть капля совести, чести…
— А ты сомневаешься?
— Хочу сразиться с тобой! Только с тобой! На чем хочешь — саблях, кинжалах, пистолетах… Выбирай сам оружие. Прими вызов!
— Выпей, князь, повеселись с нами… — сказал Хамадар, будто не слыша.
— Сын мой, не надо… — умоляла мать. — Они же не понимают. И какая женщина родила таких зверей!
— Прими вызов, Хамадар! — это звучало уже как мольба, как просьба, униженно.
— К твоему сведенью, князь, — усмехнулся Хамадар, — я не могу швыряться своей головой, она слишком дорого оценена местными властями. Но если тебе так не терпится подраться, то у меня есть один борец, — может, слышал — Сапар из Хабдашки?!
Я почувствовал в этом человеке гибкость и коварство хищника.
Передо мной предстал грозный бритоголовый, желтоглазый великан с волосатыми руками; на его плечах трепел замасленный бешмет; волчьи зубы были оскалены в усмешке… Да, я слышал о таком борце: на празднике в день моего рождения он должен был помериться силой с Али-Пачахом. Признаться, я снова ощутил себя ребенком. А борец медленно двинулся ко мне, дожевывая кусок мяса.