Пришлось мне в очередной раз рассказывать, как заблудился в горах и оказался в Лопере. Рассказал и про испытание за пятый курс и диплом, который через несколько минут мне должны вручить в ректорате. Декан тут же засуетился и потребовал, чтобы я непременно дождался группы — ведь все хотят поприсутствовать при этом событии? — отказавшихся не было и все разбежались переодеваться в праздничные мантии. Один Сен сказал, что и в этой он достаточно красивый. Не понравилось мне что-то в его голосе. Какая-то легкая тоска и меланхолическая грусть. Однако разбираться с этим решил немного позже, а пока попросил друга сходить сегодня на представление в королевский театр и рассказать Вителлине, что я жив-здоров и прошу меня извинить за то, что не смог приехать поговорить лично.
— Мне? В театр?! В ложу самой примы?! — восхитился Сен.
— Именно, дружище! В театр и в ложу самой примы, — улыбнулся я. — Только давай вместе заедем в театр, я два билета для тебя возьму, — на том и договорились.
КРЫС не подвел. Ровно через сорок минут нас, меня и всю группу во главе с деканом, принял ректор. Он сказал прочувствованную речь, вручил мне диплом и пожал руку. На прощание предупредил, что хоть я и с документом, но два года еще буду числиться студентом академии, проходя ординатуру при какой-нибудь больнице, дабы я не посрамил и гордо пронес… честь академии… ее добрая слава… и прочая и прочая. Я со всем сказанным согласился, кивая как сунский болванчик, и на этом, слава Богам, мероприятие закончилось. Всю группу я пригласил в свободный день отужинать у нас со Свентой.
Так горько и тоскливо, как сейчас, было как-то в далеком детстве, когда мне вдруг показалось, что никто меня не любит: ни мама, ни папа, ни сестры… и даже наш пес Джурк смотрит на меня косо, будто осуждает — и это не смотря на нашу с ним дружбу почти с младенчества. Как мы с ним когда-то играли. Маленький головастый щенок и трехлетний карапуз. Я катал его на своих плечах. Мы носились по комнатам с визгом и тявканьем. Потом щенок вырос — у собак это быстро — стал выше меня ростом и уже он катал меня на своей широкой спине. Беготня, визг и басовитое гавканье — горничные шарахаются — няньки ругаются — мать всех успокаивает — отец улыбается и молчит. И вот теперь — предатель. Хоть бы гавкнул в поддержку! А мне для счастья не хватало всего лишь красивого, красного петушка на палочке. Мы всей семьей гуляли тогда на ярмарке в Брасеро — я увидел этого красавца, восседавшего на ровной длинной палочке. Он был такой красный, такой прозрачный и льдисто-аппетитный, что мое сердце юного обжоры не выдержало, и я очень тактично попросил родителей.
