— Понятно, Гвидо. Я буду осторожен. Своих знакомых я буду опрашивать поодиночке. Ко вторнику или среде мы уже кое-что должны иметь.
Падовани долил себе граппы.
— А ты, Гвидо, присмотрелся бы к этой Лиге. По крайней мере, узнай, кто там еще состоит, кроме Сантомауро.
— Почему она тебя так беспокоит?
— Меня настораживает любая организация, члены которой мнят себя высшей расой.
— А полиция?
— Полиция? — с улыбкой переспросил Падовани. — Нет, ну, полиция это совсем другое дело. Никто не верит в вашу исключительность, даже вы сами. — Он допил граппу и поставил бокал и бутылку на пол у своего кресла. — Я всегда вспоминаю Савонаролу. Он хотел изменить мир к лучшему и для этого стал разрушать все, что было ему не по нраву. Фанатики, они все такие, даже зеленые и феминистки. Желают исправить мир, а сами норовят просто убрать все, что не вписывается в их представление об этом мире. И как Савонарола, они все плохо кончат.
— Ну а потом что? — спросил Брунетти.
— Ну а мы как-нибудь проживем и без них.
Брунетти решил, что на этой сдержанно-оптимистической ноте встречу следует и закончить. Он поднялся, поблагодарил хозяина и отправился домой в свою одинокую постель.
Была и другая причина, державшая Брунетти в городе. По воскресеньям либо он, либо его брат Серджо навещали мать. В это воскресенье ехать выпало ему, потому что Серджо с семьей был на Сардинии. Конечно, они могли бы и не ездить, разницы не было никакой, но и он, и Серджо продолжали наведываться к ней. Мать была в Мире, в десяти километрах от Венеции. Сначала надо было добираться на автобусе, потом брать такси или долго идти пешком до Casa di Riposo [38].
Зная, что завтра предстоит поездка, он плохо спал. Воспоминания, жара и москиты мучили его всю ночь. Проснувшись в восемь часов, он задался вопросом, который решал каждое второе воскресенье, ехать ли с утра или после обеда. Впрочем, когда бы он ни поехал, кончалось все одинаково. Сегодня его решение зависело только от погоды. К обеду жара грозила усилиться, и он не стал откладывать поездку.
Когда Брунетти вышел из дому, не было еще и девяти часов. Он пришел на пьяццале Рома за минуту до отхода автобуса на Миру. Мест уже не было. Он стоял, и его бросало из стороны в сторону, пока автобус кружил по эстакадам, объезжая Местре.
Среди пассажиров автобуса он увидал нескольких знакомых. Иногда от станции они ехали в одном такси или, когда позволяла погода, шли пешком, говоря опять же о погоде. В Мире сошли шестеро. С двумя женщинами, которых он знал, они тут же сговорились взять такси на троих. В такси не было кондиционера, что в полной мере позволяло обсуждать погоду. Все были рады хоть чем-то отвлечься.
