Десять минут спустя он был уже на кампо Сан-Бартоломео. Взгляд его упал на бронзовую статую Гольдони, пусть не самого его любимого драматурга, но над чьими пьесами он хохотал до упаду, особенно когда те шли на венецианском диалекте, как всегда в Венеции, городе, валом валившем на спектакли и в знак любви поставившем ему этот памятник. Торопящийся куда-то бронзовый Гольдони как нельзя лучше подходил для этого места, ибо здесь все вечно спешили — через Риальто на овощной рынок или обратно — на Сан-Марко и в квартал Каннареджо. Те, кто жил в центре города, обязательно хотя бы раз в день пробегали через Сан-Бартоломео.
Брунетти попал туда в самый пик беготни. Одни торопились на рынок успеть до закрытия, другие — домой после работы, подгоняемые предвкушением воскресного отдыха. Брунетти неторопливо шел по восточной стороне кампо и глядел на номера домов, выведенные краской над дверями. Как он и ожидал, нужный ему номер был через два дома от аптеки. Он остановился у подъезда и стал изучать таблички со звонками. Офис Банка Вероны и несколько фамилий — наверное, жильцы.
Брунетти нажал второй звонок снизу, сразу над банком. Ответа не было. Во второй квартире тоже не отвечали. Брунетти прицелился позвонить в третий раз, но тут за спиной у него раздался женский голос, спросивший на чистейшем венециано:
— Вам помочь? Вам нужен кто-нибудь из жильцов?
Обернувшись, он увидал маленькую старушку с огромной продуктовой тележкой. Она стояла на тротуаре, прислонив тележку к ноге, и смотрела на него. Вспомнив первую фамилию, он сказал венецианской скороговоркой:
— Да, я пришел к Монтини узнать, собираются ли они возобновлять страховку: А то старая у них заканчивается.
— Их нет дома, — сообщила старушка и, согнувшись, полезла в сумку за ключами. — Они уехали в горы. И Гаспари уехали. — Так как ключи никак не попадались ей, она приподняла тележку и встряхнула. В недрах сумки зазвенело, и огромная связка ключей вскоре была извлечена на свет. — Вот, смотрите, — она показала ему их, — это они мне оставили, чтобы я ходила поливать цветы и вообще присматривала.
С морщинистого круглого лица, похожего на печеное яблоко, на Брунетти глянули выцветшие, а прежде голубые, глаза.
— У вас есть дети, синьор?
— Есть, — машинально ответил он.
— Как зовут и сколько лет?
— Раффаэле шестнадцать, а Кьяре тринадцать.
— Хорошо, — сказала она, будто он прошел некое испытание. — Вы сильный молодой человек. А у меня очень тяжелая сумка. Не могли бы вы отнести ее на третий этаж? Самой мне придется ходить вверх-вниз несколько раз. Завтра у нас семейный обед, так что я много всего накупила.
