– Тебе нужно успокоиться, – посоветовал Вейдеманис, – и, может, тоже принять какое-нибудь лекарство.
– Там, в соседней палате, находится женщина, у которой рак кожи, – выдохнул Дронго, – это Антонина Кравчук. Ее старшая дочь выходит замуж, она не может даже обнять ее, поздравить, пожелать счастья. Тогда я спрашиваю себя: чего стоит вся наша цивилизация, если в ней возможны подобные трагедии? И как мы можем им противостоять? Я могу найти любого ублюдка, вычислить самого хитроумного преступника, обезвредить маньяка. Но я не могу помочь несчастной женщине, которая умирает здесь в одиночку и не может даже обнять своих девочек.
– Ты не сможешь помочь всем. Это хоспис для тяжелобольных, – напомнил Эдгар. – Если хочешь, мы закончим наше расследование и уедем. Я чувствую, как ты меняешься, едва попадаешь сюда.
– Да, – кивнул Дронго, – мне никогда не было так плохо. Я не могу примириться со столь очевидной несправедливостью по отношению к этим людям, даже если это несправедливость судьбы, а не обстоятельств, возникших по вине конкретных людей.
Вернулся Евсеев.
– У нее был очередной срыв накануне того дня, когда умерла Боровкова. За ней приезжал брат, как и указано в нашем журнале. Вернулись они ближе к ужину, и у нее случился очередной приступ. Только я не понимаю этой связи.
– Мне было просто важно уточнить именно этот момент. Я сейчас пойду к Мишенину, а когда вернется Ярушкина, пригласите ее к вам в кабинет. Я бы не хотел разговаривать с ней в присутствии Шаблинской. Вы меня понимаете?
– Сделаю, – кивнул Евсеев, – можете не беспокоиться.
Дронго вышел из кабинета, прошел в другой конец коридора. Постучался.
– Войдите! – крикнул Мишенин. Он сидел на кровати, читая какой-то журнал. При появлении гостя он поднялся. Радомир лежал на соседней кровати, накрытый одеялом. Очевидно, он спал и даже не пошевелился при появлении гостя. Мишенин был в своем спортивном костюме. Он показал на свободный стул.
– Радомир спит, – пояснил Мишенин, – его увезут наверх сразу после обеда. Возможно, он еще раз сумеет прийти в себя. А возможно, уже и нет. Я даже не знаю, что для него будет лучше. Вот так уснуть навсегда – или еще раз проснуться и осознать весь ужас своего положения.
Дронго взглянул в сторону спящего молодого человека.
– Не знаю, – грустно признался он, – я не знаю, что лучше.
– У вас ко мне какое-то конкретное дело? – спросил Мишенин, чуть поморщившись. Очевидно, боли в почке с каждым днем усиливались.
