Молодой чекист немного подумал и согласился. Он поблагодарил за оказанное доверие. Некоторое время мы с Иосифом Виссарионовичем, который тоже оценил идею создания ОСО, задавали Эйтингону вопросы, а потом отпустили его, дав указание Блюмкину, проводить Наума в поезд Сталина, на котором Эйтингон должен был вернуться в Пермь.
После ухода юного чекиста я обратился к Сталину.
— Коба, подумаю и напишу тебе через пару дней свои мысли. Надо как следует сформулировать идеи и оформить их в нормально воспринимаемой форме.
Мы еще два часа разговаривали, обсуждая различные вопросы, после чего дружески расстались и разъехались в разных направлениях.
Сталин возвращался в Пермь, я — в Бугульму.
18 декабря 1918 года.
Казань. Поезд — штаб Предреввоенсовета Троцкого. 14:00.
Все вызванные военные специалисты уже прибыли в Казань, но из-за встречи со Сталиным я не смог им уделить достаточно времени утром. Поэтому, уезжая на встречу с Иосифом Виссарионовичем, я отдал распоряжения Блюмкину о размещении военспецов в вагоне для совещаний. Шапошников получил указание ознакомить бывших офицеров с разработанным планом кампании и ждать моего возвращения. Предупредив Блюмкина и Шапошникова, что товарища Фрунзе необходимо разместить с бывшими офицерами, я уехал.
Когда же я вернулся со встречи с Иосифом Виссарионовичем, в вагоне, где собрались военспецы, шел жесточайший спор, о чем и сообщил мне Яков Блюмкин.
— Я думал они, там поубивают друг друга, Лев Давидович. Такой ор стоял, что на улице слышно было. Пару раз заходил внутрь. Орут друг на друга, бумагами и картами размахивают. Накурено так, что топор вешать можно. Сейчас-то уже накал страстей спал. Часа полтора назад потребовали кофе. Выпили столько, что интендант поезда уже жалуется. Говорит, что они там им моются и скоро кофе закончится, если его так пить, — я поставил ногу на подножку поезда, Яков поддержал меня под локоть. Я оперся на его руку и залез в свой вагон. Блюмкин следом.
— Яша, о чем орут-то? — я с интересом посмотрел на начальника своей охраны. Тот немного задумался, припоминая.
— Сначала о Мольтке орали, потом о Суворове и Наполеоне, потом перешли на Евгения Савойского, кажется. Еще о германском генштабе и уроках Великой войны. Потом опять про Мольтке, а потом снова про Наполеона и его поход на Москву.
— А Фрунзе что?
— Тоже орет вместе со всеми.
— Чего орет-то, Яша?
— Я не понял про что, но кричал, что ему план нравится. Сейчас уже подуспокоились, чего пишут и чертят, но все равно ругаются.
