Хотя «Дикие лебеди» запрещены, людей не преследуют за чтение или обсуждение книги в частном кругу. Я разъезжаю по Китаю свободно и не замечаю за собой слежки. Очевидно, во мне, в отличие от моего творения, угрозы не видят: я не устраиваю митингов, не выступаю с речами и не веду подпольной работы. Поскольку путь в СМИ для меня закрыт, я лицо частное, а не публичное. Ныне режим точнее, чем раньше, выбирает объекты для преследований. Метят в то, что считают по — настоящему опасным, в то, что может получить общественный резонанс и стать знаменем организованной оппозиции. Это много лучше, чем во времена Мао, когда пострадали миллионы безвинных людей. Но это также означает, что монополия на власть по — прежнему существует и что один миллиард триста миллионов китайцев продолжают зависеть от горстки тайно избираемых правителей. Мир также может лишь надеяться, что ему повезет и лидеры ведущей ядерной державы не окажутся злодеями.
«Дикие лебеди» обострили мою любовь к Китаю. Я расколдовала свое прошлое и больше не хочу «все забыть». Если я долго там не бываю, мной овладевает тревога. Эта земля, древняя, но кипящая энергией юности, пережившая столько трагедий, но смотрящая вперед с упрямым оптимизмом, — у меня в крови. Я приезжаю туда один — два раза в год и всегда возвращаюсь в Лондон выжатая как лимон. Радость и восторг утомляют, так же как гнев и возмущение, а я их испытываю здесь на каждом шагу. Цель этих путешествий — собрать материалы для биографии Мао, которую мы с Джоном пишем вместе последние десять лет и надеемся опубликовать в 2004 году. (Книга вышла в свет в 2005 году в Великобритании, а два года спустя — в России. Здесь и далее примеч. пер.)
Я решила писать о Мао, потому что этот человек всегда завораживал меня. Он довлел над моей жизнью в Китае и разрушил судьбы моих соотечественников, четверти населения Земли. Он был таким же тираном, как Гитлер и Сталин, и принес человечеству столько же вреда, сколько они. И тем не менее свет знает о нем на удивление мало. Обоих европейских деспотов обличили во всем мире, а Мао удалось совершить небывалый подвиг: имя его оказалось лишь слегка задето — едва заметно по сравнению с тяжестью его преступлений, хотя он уже почти тридцать лет как умер. Мы с Джоном с наслаждением распутывали клубок мифов о нем.
Китайский режим, как и ожидалось, поставил на моем пути множество препятствий, но лишь немногие из них не получилось преодолеть, а большинство только добавили нам удовольствия, превратив нас в пару детективов. Некоторым важным для нас людям в Пекине поступило предупреждение, что со мной не следует разговаривать. Однако, кажется, не столь категорическое, как запрет писать обо мне или печатать «Диких лебедей». Скорее, его сформулировали в духе «думай, что говоришь». Поэтому, в то время как некоторые решили не встречаться со мной, большинство согласились на беседу. Людям теснят грудь воспоминания, а в китайцах глубоко укоренено чувство долга перед историей. Само предупреждение сослужило добрую службу: оно стало чем — то вроде рекламы, придающей биографии престиж и гарантирующей, что она не будет следовать партийной линии. Для некоторых это послужило убедительным доводом, чтобы отворить уста. Наконец, дорогу мне проложили «Дикие лебеди». Большинство людей, с которыми я встречаюсь, читали книгу или слышали о ней и, судя по всему, считают ее честной. Надеюсь, они верят, что и биография Мао окажется правдивой.
