У него в голове словно молния вспыхнула, и разом все воспоминания о солнечном летнем дне, таком невероятно далеком, но сразу ставшем как будто стократ более близким и родным, ошеломительным ярким потоком хлынули в его мозг; и огромная радость, так долго прятавшаяся от него в ужасных коридорных катакомбах, обрушилась на Славу так, что от неожиданной слабости он едва не сел обратно на пол. Растерянная фигура Димы выглядела до странности непривычно в длинном сером коридоре и вязалась больше с совсем другой, все еще такой живой реальностью. Слава, забыв обо всем на свете, бросился в сторону друга, громко крича от нервной радости. Дима заметно вздрогнул. Настороженно глядя на Славу, он судорожно вытаскивал что-то из кармана брюк — Слава, за несколько часов одиночества в бесконечном чужом коридоре научившись обостренным чувствам, увидел, что это черный газовый пистолет, который Дима в последнее время почему-то беспрерывно таскал с собой.
— Эй! Не стреляй! — дико кричал Слава, размахивая руками. Голос его перешел в судорожный всхлип. Славе не было страшно, просто он лопался от избытка чувств. — Не стреляй! Это я! Я!
Дима, такой знакомый и близкий, испуганно глядел на орущего Славу и, по всей видимости, точно так же не понимал, что происходит.
— Убери пистолет, дурак! — орал Слава в полный голос, яростно жестикулируя.
Он уже добежал до Димы, но на всякий случай остановился от него на некотором расстоянии и с мольбой поднял обе руки, как Богоматерь Умягчение злых сердец. Дима смотрел на друга с испуганным удивлением, но в его взгляде не было ни отчаяния, ни сумасшествия: может быть, неожиданная смена обстановки не подействовала на него так сильно, как на Славу. Пистолет он по-прежнему держал в руке, но не целился в сторону Славы, а опустил его дулом вниз.
— Славик, ты живой? — выдавил из себя Дима.
— Дима, это ты? — пролепетал Слава дрожащим голосом.
— Блин, наконец-то! — закричал Слава.
— Что за херня! — вопил Слава. — Чего происходит? Вы где были, вашу мать? Вы понимаете, через что я прошел! Да меня тут чуть не сожрали! Да я тут… Я тут сто раз уже сдохнуть мог! А вы там наверху, небось, довольные! Вам там наверху, наверно, вообще нас-рать на все!
Из-за всех обрушившихся на него бед Слава, пожалуй, кричал громче, чем следовало, не отдавая себе отчета в том, что Дима находится в таком же точно положении.
Дима, тоже в избытке чувств, выразительно качал головой, слушая Славины крики, и глядел на него, словно не веря своим глазам. Всем своим видом он выражал мысль, которая сводилась к одной-единственной фразе: 'Ну и ну!'. Когда Слава в нервном припадке перешел к оскорблениям, Дима, наконец, не выдержал:
