— Веруча! — она почувствовала, как он приблизился, и повернулась, пытливо вглядываясь в его умные глаза, ощущая каждой клеточкой его мужскую силу и пытаясь заметить малейшие признаки жалости, которой она так страшилась. Но в его взгляде не было сожаления или смятения, лишь легкая тревога:
— Веруча! Что-нибудь не так?
— Нет, все в порядке. — Она отвернулась к столу, взяла свой бокал и быстро допила остатки. Бренди обожгло и согрело. — Все хорошо, ничего не случилось… Эрл, мне кажется, вам лучше уйти.
— Это ваше пожелание или приказ?
Веруча взорвалась:
— Вы же прекрасно понимаете, что нет! Этого я хочу сейчас меньше всего, но если вы останетесь, то случится худшая вещь. Страшная для меня. Неужели вы искренне считаете, что я смогу заснуть, зная, что вы здесь, рядом? Что вы так близко и… — Она замолчала, сдерживаясь. — Нет, не надо.
— Я все-таки останусь, — твердо произнес Эрл. — Я не причиню беспокойства. Вы примете душ, успокоитесь, заснете. Вы забудете, что я недалеко. Но я не могу оставить вас в доме одну.
Он был сильнее ее. Он был слишком сильным. Напряжение, волнение постепенно уходили, и она подумала: зачем противиться неизбежному? Зачем убегать от себя? Почему бы не поступить как Шама и другие? Почему бы хоть раз не почувствовать себя обычной слабой женщиной? Всего лишь женщиной…
Если он не уйдет, то она не станет спать в одиночестве…
Резкий звонок телефона не давал ей возможности сказать о своих чувствах Эрлу. Она склонилась над аппаратом, нажимая кнопку связи. Экран высветил усталое лицо Гамана.
— Веруча, — сказал он медленно, — я всех ставлю в известность. Чозл умер…
Во дворце ничего не изменилось. Оказавшись сейчас здесь, Монтарг почувствовал себя так, словно его в чем-то обманули. Властитель правил очень долго — слишком долго, и казалось, что и теперь все останется по-прежнему, как раньше. Город просыпался в ласковых лучах утреннего солнца, и его обитателей пока ничуть не коснулись события прошлой ночи. Такова судьба сильных мира сего: правитель умер, но обычным людям это безразлично.
Однако самого Монтарга это касалось слишком близко, как и Веручи; но на то у них были веские причины.
Он поднялся по главной лестнице дворца и направился к просторному и комфортабельному лифту, чтобы подняться в верхние покои. Чозл, когда жил там, очень любил стоять у просторного окна и наблюдать за суетой внизу, которую все называют жизнью. Чозл занимал просторные покои, украшенные с поистине варварской роскошью; все вокруг сверкало и блестело, переливалось и резало глаз невозможным сочетанием оттенков; стены были сплошь увешаны атрибутами военного искусства: всевозможными ножами, рапирами, щитами и копьями — отражение поистине детской любви властителя к арене.
