— Все будет хорошо! — на ходу бросил он.
Хотя сам в этом изрядно сомневался.
В номере у него уже сидел Артур Мальский. Это был маленький, худенький еврей со страшно пискливым голосом и безапелляционной манерой выражаться. При Эдгаре он угасал, сникал и делался молчаливым. Но на сей раз он чуть ли не вырвал у него партитуру «Шехерезады».
— Я приехал из Лодзи, чтобы взглянуть на это.
Эдгар отдал ему ноты и, усаживаясь в кресло, спросил:
— На обратный билет у тебя есть?
— Нет. Да и поезда после концерта нет. Придется где-то переночевать.
— Переночуй здесь, на диване.
— Можно? — спросил Артур.
Но этот вопрос относился уже к другому. Мальский хотел проиграть песни на фортепьяно, на плохеньком пианино, которое хозяин гостиницы всегда ставил в номер Эдгара.
— Я тебе сам покажу, — сказал Эдгар.
Он поставил ноты на пюпитр и небрежно, боком, сел к пианино. Кое-как перебирая клавиши, он хрипловатым фальцетом напевал вокальную партию. Если бы Мальский не смотрел в ноты, он ничего бы не понял. Наконец он не выдержал:
— Пустите же, я сыграю лучше!
Эдгар засмеялся, перестал играть и, не опуская рук, повернулся на табурете.
— Это же ужас какой-то, до чего вы не умеете играть! — в отчаянии воскликнул Артур.
Эдгар продолжал смеяться.
— Ну, ну, покажи ты!
Мальский заиграл аккомпанемент, но Эдгар, не слушая его, то и дело поглядывал на дверь. Мальский остановился.
— Вы ждете кого-нибудь?
— Нет, нет… — смутившись, почти шепотом произнес Эдгар. — Что, не нравятся тебе эти песни?
Но Мальский упорствовал.
— Ну скажите же, кого вы ждете?
Эдгар сконфуженно улыбнулся.
— Какой ты странный, Артур. И даже бестактный…
Артур усмехнулся.
— Вы думали о Рысеке? — спросил он уже тише.
— Откуда ты знаешь?
— По вашему лицу понял, — и Артур изобразил улыбку, которая напоминала скорее страдальческую гримасу. — А впрочем, я и сам о нем думал. Вот-вот, кажется, войдет и подаст руку. И сконфузится так, что даже пот на лбу выступит… А? Помните?
Эдгар пожал плечами.
— Лучше тебя помню. Каждый его жест… Кому же еще его помнить, как не нам с тобой…
— Ну и Гелене… — произнес Мальский, приходя в себя.
Эдгар отвернулся к окну, Мальский продолжал проигрывать «Шехерезаду», но уже как-то рассеянно.
— Это гениально, — сказал он немного погодя и замер, держа свои маленькие ручки над клавиатурой. — Нет, но какое паскудство, что я не успел тогда в Лович, — неожиданно воскликнул он. — Только при наших порядках телеграмма из Ловича до Лодзи могла идти шесть часов!
